Были у нас и защитные клетки, и гарпуны, и подводные гранаты направленного действия, и даже приспособление для подводного плавания с большой скоростью.
А однажды мы изобрели батискаф! Я нашёл плоскую маслёнку из-под машинного масла, и хорошенько её отмыл. Носик и ручку мы с Саней отломали. Сверху, где раньше была навинчивающаяся крышка, мы закрепили прозрачную пластиковую полусферу, взятую от какой-то ещё маминой вещицы. Полусфера эта открывалась и закрывалась, и служила фонарём кабины. Внутрь сажалось два солдатика, и… батискаф успешно исследовал морские и океанские глубины.
А просверлив в маслёнке пару отверстий, мы приделали к батискафу два гибких «манипулятора» из капельничной трубки, и могли собирать со дна океана сокровища потонувших кораблей.
Всё, что мы делали – делали из подручных и подножных материалов, найденных на улице, а также стибренных у моего бати и у Сашкиного соседа дяди Коли. Мы таскали домой и использовали в своих играх всё, что находили, что было хоть немного привлекательней обыкновенных камней. Впрочем, камни у меня дома тоже были, я их использовал для реконструкции океанского дна на диване, для скал, поверхностей иных планет и прочего игрового антуража.
В детстве мы с Саней играли почти всегда у меня дома. Саша жил в коммунальной квартире, где его семья занимала две из трёх комнат: в одной жила мама, в другой – сам Крах вместе со своей старенькой бабушкой. Соответственно меня ему некуда было пригласить, ведь бабушка на работу уже не ходила, и постоянно сидела дома. А мои предки каждый будний день, в начале седьмого утра вдвоём мчались на завод, где пребывали до полпятого вечера. В школу нам было утром к девяти, поэтому Саня в семь часов всегда был уже у меня, как штык.
Сорвавшись с постели, как только щёлкал замок входной двери квартиры (значит, родители ушли), я начинал расставлять все игрушки по местам. По местам – это значило – для игры: на полу, на диванах, на столе и даже на серванте, который нередко служил нам космической или подводной станцией.
Играли мы обычно до без пятнадцати девять, после чего шуровали в школу. До школы от меня было идти пять минут, поэтому мы и не торопились. Если можно было прогулять первый урок, то это было за счастье. Но чаще всего я и Саня сваливали с последних уроков: когда с одного, когда с двух, а иногда и сразу с трёх. В таких случаях времени для игр, пока не придут мои родители, было навалом.
Всех своих «рейнджеров», в том числе и прочие поделки, типа акулы, Крах хранил у меня, чтобы не таскать каждый раз из дома. Утром, бывало, приносил лишь чего-нибудь новое, что успел смастерить.
Когда мой отец купил в дом первый магнитофон, то наши с Саней игры стали сопровождаться и музыкой. Магнитофон, правда, был катушечный, и у нас первое время имелось лишь четыре