– Не огорчайтесь, батюшка, прошу вас!
– Ах, Ви́на, Ви́на, – ответил он, – ведь ты моя любимица!
– Ш-ш-ш! Что, если остальные услышат?
– Ты думаешь, они этого не знают? – Отец раскрыл объятия, и Левина бросилась ему на грудь, радуясь, что может не смотреть в его изрезанное морщинами лицо.
– Тебе не кажется подозрительным, – спросила в тот же вечер Герта, – что Теерлинк берет тебя совсем без денег? Да, у него ужасный порок речи, но все-таки! Ведь семья у него и родовитее, и намного богаче нашей. Может быть, он просто… ну, знаешь, неспособен на это?
Об этом сестры говорили много и с неизменным интересом. Левина рада была сбежать от Герты и прочих, пусть это даже означало замужество за чудаковатым заикой Теерлинком. Вскоре Герта тоже вышла замуж – за торговца сукном, достаточно богатого даже для нее, – но умерла первыми родами. А Левина по приглашению королевы Екатерины Парр, слышавшей о ее картинах, отправилась к английскому двору; с ней переехал Георг и получил место в дворцовой страже. Со временем она его полюбила – прежде всего за то, что не мешал ей рисовать; от большинства мужчин такого великодушия не дождешься. Заикание Георга с годами почти сошло на нет и теперь проявлялось лишь изредка, обычно в минуты сильных переживаний – большой радости или большого страха. Он никогда об этом не говорит, но Левина подозревает, что в казарме ему не слишком весело: мужчины, когда собираются вместе, бывают жестоки не меньше женщин. Однако в целом служба в дворцовой страже ему подходит: она требует терпения и молчания – а этими двумя талантами Георга Бог не обидел.
– Вот так, – говорит она, отложив кусочек угля и протягивая мужу рисунок. – Что скажешь?
– Какой-то старик, – говорит он. – Я что, вправду такой старый?
– Георг, когда это ты сделался таким тщеславным? – смеется Левина, а он заключает ее в объятия и притягивает к себе.
– Л-левина! – выдыхает он; и она вдруг вспоминает, как его любит. Океан нежности, хлынувший из глубины сердца, растапливает все преграды между ними. Георг увлекает ее в спальню. Левина бросает взгляд на Маркуса – но он по-прежнему безмятежно спит, и рядом с ним снова прикорнул Герой. Захлопнув за собой дверь, они принимаются раздевать друг друга, торопливо и неловко возясь со шнуровкой. Оба молчат: слышен лишь шорох ткани и частое, шумное дыхание. Корсаж, сдавливающий живот и бока, падает на пол; Левина вдруг остро ощущает, как располнела в последние годы, и пугается. Вдруг это не понравится Георгу? Он, кажется, ничего не замечает; опустившись на колени, он приникает лицом к ее чреву и глубоко вдыхает, словно старается поглотить самое ее существо.
После ужина Маркус уходит к себе наверх, а Георг и Левина остаются в гостиной, и муж перебирает стопку ее рисунков, разглядывая каждый.
– Чьи это руки? – спрашивает он.
Он поворачивает рисунок к свету, чтобы рассмотреть получше; Левина подходит