Беру все свои слова назад по поводу Паши, он не придурок, не гондон и даже не мудак. Но задрот – он и в Африке задрот, – хотя даже задроты бывают разные. Так со всеми людьми, и женщинами тоже.
Я называю это «чутьём», ведь всем уже давно известно, что у человека есть инстинкты. На уровне этих самых инстинктов мы принимаем огромное количество важных решений, а ещё чувствуем людей, с которыми у нас коннект. Я спешу поделиться с Пашей своим умозаключением:
– Классно побазарили. – И бью себя кулаком в грудь. – Инстинктивно, как мужики!
– Валер, – хмыкает Паша. – У человека нет инстинктов.
Мои уголки губ тут же опускаются. Гондон, мудак, придурок, умеет же обломать кайф.
– Чё тебе бровь сделала? – спрашивает.
– Забей, – бросаю я и двигаю на кухню, махнув рукой. – Пошли пить.
Мы заваливаемся в комнату, и я открываю бутылку, которую староста принёс в качестве откупа. Выбор его, конечно, недостаточно хорош. Но всё лучше, чем видеть старосту с пустыми руками.
Мы по-бырику накрываем стол и садимся за него, совсем как в моём родном гнезде. Паша вытаскивает из рюкзака некую закусь – так он называет бутерброды с рваной говядиной, – и я теряю дар речи. Кто в здравом уме будет закусывать такой фигнёй? Я чувствую груз ответственности и решаю устроить ему обряд посвящения. На столе оказывается нарезанный огурец, знатно присыпанной солью, местные чипсы с красным перцем, вобла, которую я урвал в магазе ещё в первые дни проживания в качестве Леры, и сухарики с хреном, которые какого-то хрена стоят здесь не пятнадцать, а целых сорок восемь рублей. Во главе стола, конечно же, оказывается бутылка водки, которую я хранил на чёрный день. Сегодняшний день недостаточно чёрный, но я делаю поблажку. Это наша первая, настоящая, мужская посиделка, которая обязана закончиться ментовской облавой за поздний шум, пением Гуфа, мочиловом или иной хероборой.
Но староста то ли крепкий орешек, то ли настоящая целочка… Я в сомнениях. Вокруг да около водки возится, потягивает вторую и третью бутылку пива, отсрочивая настоящую пьянку.
В конце концов я не выдерживаю и заявляю, что мне нужен достойный собутыльник, а не ноющая девочка. Тогда он затягивает ремень покрепче и берёт в руки стопку, наполняя её до краёв.
Мы синхронно поднимаем стаканы.
– Чтоб век стоял! – говорю я, и мы бахаем залпом.
А через пять минут Пашка отъезжает. Его мощная для моих нынешних габаритов туша валится на пол. Он стрёмно хихикает, гладит руками линолеум и запоздало докладывает:
– Охуеть, вот это да… первый раз водку пью.
Молча плеснув в стопку водки, я протягиваю ему догон. Паша медитирует над хрустальной дьявольской жижей, а потом резко льёт за воротник.
Так я теряю собутыльника. Сам выпиваю ещё три стопки, наблюдая за ползающим на карачках Павликом, и снимаю это на камеру. Хоть компроматом обзаведусь, а то я в разговорах с трезвым старостой чувствую себя заведомо проигрышно.
Сохранив