А ещё философия… Тогда оставались старые философские школы, которые умирали – не выдерживали напора Истины, разрушались. Не получалось у них больше блистать мудростью и опираться на языческую ложь – народ тогда был строже к обману, да. Настоящая, как сейчас говорят, фундаментальная наука была именно у нас, в Церкви. Что может быть более важным, чем строение мира, его возникновение, законы существования, пределы познания? Или строения человека, сознания, воли, движущих сил? А вершина всего – спасение души. Что может быть важнее? Ничего.
Отец Пётр заметил, что уже выпил полчашки. Благочинный не забывал ухаживать за гостем и успевал подкладывать печенье. Отец Пётр почувствовал себя подростком, который пришёл за мудростью к взрослым – но было не стыдно, а приятно. Тревоги отходили, хотелось только слушать – очень знакомое ощущение в этой комнате.
– В любых научных спорах нет пользы, если нет любви между спорщиками, да. А любовь редко встречается у учёных, – продолжал будто забывший о времени отец Иоанн. – В старые времена люди были более горячими, живыми, не терпели неверного учения о спасении души. Целые имперские провинции восставали, когда епископ по вражьему наущению начинал учить ереси…
– Ладно, история историей, я вот к чему веду, – спохватился старец. – Брось это. Уважение к науке строится на её пользе для повседневной жизни. За это ей честь и хвала. Когда же неверующий учёный пытается уйти в некое чистое знание, то есть в бесконечно большое либо бесконечно малое, то поневоле вторгается в область веры. А ему там не место. Можно ли взвесить или измерить Любовь? Или Жизнь? И самые упрямые учёные поступают, как их учили – либо отрицают всё, что не могут положить на весы, либо пытаются разорвать на части, чтобы хоть как-то изучить. Разве так они что-то узнают истинное?
А вера никогда не стремилась помогать по хозяйству. Наоборот, весь Новый Завет пропитан призывом вырваться из мирского плена, обратиться к Небесному, и через это спастись. Наука же притягивает человека к земле, да. Если вера видит человека как сосуд божественного огня, то наука либо отвергает сам огонь, либо пытается доказать, что он – часть этого сосуда. А беда пришла из-за тех самых языческих школ, ты помнишь. Они так долго оттачивали приёмы споров и убеждений, что и христианские богословы не удержались, стали перенимать их умения…
Старец помолчал немного, грустно покачал головой, словно вспоминая.
– Они писали прекрасные, мудрые книги, – продолжал отец Иоанн. – Но языческая