Он вышел на пост, зашвырнул пустые банки за бруствер.
– А если, – обернулся водитель, – боком его раком, нас…
Договорить он не успел. В воздухе взвыло. Должно быть, немцы долбили всеми батареями. Чуть посветлело, в небе появились «юнкерсы». На Шерпены шли танки, много танков…[10]
В бога Тимофей не особенно верил, в ад и рай тоже, но день выдался воистину адским. Наши отходили, местами яростно огрызаясь, отбиваясь, но все равно пятясь к реке. Боец Лавренко побывал в Шерпенах, пытаясь установить связь с начштаба остатков дивизии, привел на ПНП связного. Дивизион из-за Днестра попытался помочь пехоте, но артиллерийский налет воздействовал лишь символически: снарядов в дивизионе имели штук по пять на гаубицу.
От улочек Шерпен мало что осталось. Пехота уже отошла с основных позиций, пыталась окопаться вдоль дороги на Спею, но танков шло слишком густо, со стороны кладбища в село уже дважды прорывались. Тимофей видел наши сгоревшие самоходки. Одну из машин напрочь разнесло, обломки дымились синеньким пламенем.
Немцев отбивали бронебойщики и уцелевшие сорокапятки. Последняя наша «сучка» выползала из-за дома, прикрываясь подбитым немецким танком, торопливо плевала в сторону наседающего врага, пятилась за хату. Немецкий танк стоял буквально в пятнадцати шагах от самоходки – влепили ему в упор. Из люка свешивался немецкий танкист, выбитый глаз вывалился на бледную арийскую щеку.
Это был первый дохлый фронтовой немец, которого так близко видел Тимофей. До сих пор только румыны-мертвяки попадались. Еще доводилось видеть пленного немца-языка, но у того на голову был надет мешок, там не особо рассмотришь. Вот танкист этот оказался в самый раз, так и должен выглядеть враг. Немцев боец Лавренко ненавидел ровно, упорно и, видимо, на всю жизнь. Возможно, эта ненависть помогала бегать, не чувствуя усталости, боли в руке и в боку – похоже, шов там начал расходиться. Но было не до того.
Тимофей вернулся из села. Пришлось идти по линии: телефонный провод уже дважды перебивало, с последнего обрыва телефонист вернулся подраненный – осколок прямо в подметку сапога попал, пальцы размозжило.
Ползти-перебегать вдоль провода было страшно: немец лупил как попало, на село то и дело заходили бомбардировщики, кидали мощно, а над дорогой проносились «фоккеры» – целыми ящиками швыряли какие-то мелкие бомбочки, накрывавшие метров по пятьдесят.
Обрыв Тимофей нашел, скрутил проводки. Ничего сложного в том не было, уже показывали, тут главное, чтоб руки и голова еще на своем месте сохранились. Здесь, ближе к берегу, оказалось потише, было видно, как бомбят переправу. Да, там не особо легче. Где тут тыл, теперь вообще не поймешь.
На обратном пути бойца Лавренко сшибло с ног. Думал, ранило, но особо больно не было – наверное, комьями земли двинуло.
По дороге отходила пехота – растрепанная, разодранная, бредущая вразнобой, злая и матерящаяся. Наспех занимали позиции в траншеях у ПНП. Тимофей ввалился