Я молча застыла на месте. Человеческие глаза в середине толпы одичалых чудовищ на краю безлюдной пустыни. Замок, недосягаемая мечта, вдали. Замок души, к которому устремлены все побуждения, все чувства. Тайная иллюзия разбитого сердца, тихая гавань, способная излечить все раны. И ясное понимание: эта мечта, эта иллюзия навсегда останется только мечтой. Одичалые чудовища не допустят твоего исцеления. И не останется ничего, кроме бесплодной пустыни, в которой будет ужасающе пусто и одиноко. И ты поймёшь, что рядом никого нет.
Я смотрела на эту картину, и удивительные чувства наполняли мою душу. Картина говорила со мной так, как ещё никто не говорил. Перед ней всё было обнажено, и, словно искусный хирург, производящий операцию, она извлекала самые потаённые мысли и чувства из моего нутра. Она обнажала мою душу, поражая и мозг, и сердце. Меня захлестывали эмоции, не позволявшие говорить.
Я действительно не могла говорить. Мне было безумно странно, что кто-то так тонко и точно подсмотрел мой внутренний мир, увидел всё то, что я знала давно, но никак не могла высказать. Эта картина объясняла во мне многое, в том числе то, почему я села за столик к Рубинову. Именно такое проникновение в мою глубинную суть и было самым главным признаком, явлением, фактом, что Филипп Рубинов – великий художник. Но от осознания этой истины мне почему-то стало грустно. Для меня такое знание прозвучало, как приговор.
Мне даже показалось, что я вошла не в ту дверь. Ведь было уже абсолютно ясно и точно, что я села за столик не к тому человеку. Не к тому?.. Я всё ещё находилась во власти эмоций. А потому не могла говорить.
Рубинов молча наблюдал за мной. Читал, как всё, как в открытой книге, на моём лице. И, похоже, то, что он видел, ему нравилось. У меня ведь не было столько жизненного опыта, чтобы я могла профессионально скрывать свои чувства.
– Хочешь узнать название? – усмехнулся Рубинов.
– Хочу, – почему-то шепотом сказала я.
– Вечеринка, – снова усмехнулся он.
Тут я не выдержала:
– Почему вы так одиноки?
– Что?! – Теперь удивился он.
– Разве можно быть таким одиноким посреди людского мира? Разве можно – так? Что вы хотите найти?
– Ты странная маленькая девочка, – снова усмехнулся Рубинов, но ухмылка его вышла почему-то кривой. – Никогда больше не говори людям таких вещей. Им это может не понравиться.
– А вам?
– Разумеется, мне не нравится тоже. Ты не понимаешь в этой жизни абсолютно ничего. Нельзя идти по миру с таким открытым сердцем, как у тебя. Это опасно для жизни. Люди не настолько серьёзны и не настолько добры. И никогда – запомни, девочка, это пригодится тебе для жизни, – никогда не говори людям то, что на самом деле ты думаешь. Это самое главное правило, своего рода анестезия. Иначе тебе ждёт серьёзный болевой шок, от которого ты не выживешь. К сожалению,