– Мне это не приходило в голову, – сказала Ди. – Думаешь, мне стоит беспокоиться?
– Пожалуй, лучше выбросить из головы эту идею. Но ты же понимаешь, что я не смогу оставаться у тебя каждую ночь?
Его шутливый тон, с которым Дора всегда легко мирилась, начинал раздражать. Ди понимала, что такое обязанности, лучше, чем когда-нибудь будет понимать Роберт.
Но она ответила ровно:
– Разумеется. Я запру двери.
– У нас не хватает людей – часть войск пришлось отправить разбираться с сопротивленцами, окопавшимися на Тракте. У меня все-таки воинское звание, долг.
Это проливало свет на ситуацию с кавалерией, покидавшей город, о чем утром говорила Бет.
– Все так серьезно?
– Нет. Остатки регулярной армии застряли по самую задницу в снегах за тысячи миль отсюда. Это всего лишь недобитки, но они заняли выгодную позицию на Тракте, а наше командование хочет избежать прямой атаки. Уже ведутся переговоры… вернее, переговоры о переговорах. – Он пересек хижину в три шага и нагнулся осмотреть кровать. – Это нас замедляет, затрудняет организацию выборов и определение юридических процедур, но этим и ограничивается наносимый нам вред.
– Но потом все станет как обычно? Заводы заработают, по реке пойдут корабли?
– Все станет даже лучше, – пообещал ее лейтенант, щупая простыню двумя пальцами. – Странно, но у этого старателя шелковые простыни. Это лишено исторической точности.
– Может, он напал на золотую жилу?
Роберт не нашелся что возразить, пожал плечами и присел на кровать. Покачавшись и сокрушенно вздохнув насчет пружинистости, он прилег на бок, подперев голову кулаком и свесив ноги с края кровати.
– Будет трудно.
– Мы справимся. – Прежде чем Ди могла присоединиться к Роберту, нужно было пройтись по музею и погасить свет. – Я вернусь через несколько минут.
Она взяла лампу со стола.
– Дора?
– Да, лейтенант?
Он пристально вглядывался в нее, рассеянно водя по усам согнутым пальцем. В свете лампы его волосы казались лакированными.
– Прости, что я иногда заговариваюсь. Это же скучно, вся эта политика…
– Лейтенант…
– Порой мне хочется, чтобы ты называла меня Робертом.
– Хорошо, Роберт.
– Ты в курсе, что я знаю и ценю, какая ты умная? Мне неважно, что ты работала. Ты столь же прекрасна, как и любая женщина.
В его тоне появилась некая странность – в нем слышалось раскаяние. Неужели виной тому шелковые простыни? Если бы он спросил, откуда они взялись, Ди сказала бы правду: она их реквизировала. Причем она не сомневалась, что Роберт бы ее одобрил. Но почему он словно извинялся за ее поступок? Получалось, он чувствовал свою вину перед ней, что тоже было