Вспомнились истории, слышанные от родивших подруг. Про женщин, что бросали своих детей и сбегали из роддома. Такие «мамочки» отказывались смотреть на ребенка, чтобы душа потом не болела, сердце не мучилось.
Может, в глубине души Габриэль думает, что так лучше? Лучше для меня?
Но я бы хотела сама это решить.
Глава 4
На ужин подали мясные кексы в сливочном соусе и несколько персиков. Я тоскливо взглянула на них и отвернулась.
Есть очень хотелось, но пища меня смущала. В подсознании отложилось, как подругам в роддом мужья таскали кефирчики и галеты.
Гелла сжалилась над моим голодным лицом. Притащила кувшин простокваши и целую связку бубликов. Я даже спрашивать не стала, где она их взяла. Просто вгрызлась всеми зубами.
– Вот зачем мучаете себя, госпожа? – неодобрительно вздыхала нянька, наблюдая за мной. – Ведь не даст же этот изверг ребеночка! Вон, у вас даже молока нет. Целитель постарался.
– Целитель? Зачем?!
Я посмотрела на грудь и с трудом сдержала ругательство.
Как сразу-то не заметила? А вот так. Мне и в голову не пришло удивиться, что со мной что-то не так. Некогда было, да и не задумывалась я над этим!
– Так вы же сами просили! – удивилась Гелла. – Чтобы грудь не испортить.
– Что за бред? – пробормотала себе под нос, но нянька услышала.
– Так порядок такой у господ. Эрлы из благородных семей сами не кормят. Няньки для этого есть. Кормилицы.
Такого я конечно не ожидала. Но когда первый шок сошел, вспомнила, что читала об этом, в тех же романах, и успокоилась.
– Гелла, а как вернуть молоко? – у меня появилась новая мысль.
– Да зачем это вам?
– Надо. Ты знаешь, как?
– Так оберег снять – и всего делов-то.
Оберег? У меня был только один оберег, надетый целителем.
Я поймала себя на том, что машинально кручу камешек на запястье. Он опять разогрелся, начал пульсировать. И очень мешал. Так и хотелось его оторвать.
Крутила-крутила, а потом шнурок взял и порвался. Неожиданно так, что я на секунду застыла в растерянности.
Камешек упал мне в ладонь и потух. Я машинально сжала пальцы, оглянулась воровато на Геллу, но та ничего не заметила. А я зачем-то сунула его под подушку. Молча. Натянула пышные рукава, чтобы пропажи не было видно, и постаралась придать лицу безмятежный вид.
Ночью проснулась от боли. Болели груди. Ныли соски, кожа натянулась, стала горячей и очень чувствительной, так что малейшее прикосновение вызывало дискомфорт.
Влажная ткань холодила кожу. Я оттянула ворот сорочки и уставилась на набухшую грудь.
Первый страх сменился пониманием. Молоко. Значит, и правда, все дело в камешке.
Заснуть снова не получалось. Я долго ворочалась, прислушиваясь к тишине за стеной. Массировала груди, неумело пытаясь сцедить молоко в забытую Геллой чашку. Но то ли неправильно что-то делала, то ли дело было в другом,