Я растерялась.
Между ним и настоящей Авророй явно что-то произошло. Что-то, что разверзло пропасть между супругами и взрастило стену отчуждения.
А теперь мне нужно просить прощения неизвестно за что, каяться за чужие грехи? Ради чего?!
Малыш заворочался, привлекая к себе внимание. Я инстинктивно прижала его к себе, вдохнула запах детской кожи и молока, и ответ пришел сам собой.
Ради этого.
Не смогу отказаться от счастья держать его на руках.
Уже не смогу.
Габриэль прав, я жестока. И буду идти до конца.
– Пусть я виновата, но ты будь великодушен, – проговорила, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. – Ребенку нужна мать, а не кормилица. И я… я не хочу уезжать. Дай нам шанс.
Он смотрел на меня так, словно не видел. Смотрел сквозь меня и не спешил отвечать.
Пауза затянулась, я начала нервничать, не зная, о чем он думает и что чувствует. Неизвестность была мучительной.
Наконец, когда я уже отчаялась услышать хоть что-то, Габриэль заговорил.
– Пять дней. У вас есть пять дней, льера. Это все, что я могу дать.
***
Этой ночью я почти не спала. Думала. И меня терзали сомнения.
Может, стоит рассказать Габу правду? Что я не Аврора и не виновата в ее грехах?
А если узнав, что я другой человек, он вообще не подпустит меня к сыну? Что, если он сделал поблажку только потому, что видит во мне свою жену и мать сына? И, может, где-то глубоко в его душе все еще теплится огонек любви к той женщине?
Последняя мысль ранила больнее всего. Стоило признаться самой себе, что Габриэль мне понравился, что меня к нему тянет, как тут же проснулась и ревность. Неуместная и мучительная.
Это так сложно, найти правильный путь, когда сердце твердит одно, разум другое, а обстоятельства заставляют делать третье.
В конце концов, я решила отложить эти мысли подальше. На будущее. У меня слишком мало информации, чтобы что-то решать.
Главное, он дал мне эти пять дней. Разрешил перенести кроватку ребенка в мою спальню. Согласился, что кормилица на этот период не нужна. Это стоило мне кучи нервных клеток, но я выиграла первый бой.
Теперь малыш сопел у меня под боком. Ширина кровати вполне позволяла, да и мне хотелось, чтобы он был рядом со мной, а не в люльке.
Я улыбнулась, вспомнив, как спросила Габа:
– Как зовут нашего сына?
И выражение растерянности на его лице.
Он умел держать маску. Но иногда она слетала с него, и тогда проступали истинные чувства. Яркая мимика делала его похожим на мальчишку, а в холодных глазах загорался живой огонь. И тогда я ловила себя на том, что откровенно любуюсь им.
– Тэй.
– Тэй? – я опешила. – И все?
У него самого имечко-то побольше!
– Это детское имя. У даргов так принято. Он получит полное имя, когда обретет дракона.
Я сделала вид, что знаю, о чем идет речь. А сама поставила мысленную галочку: узнать, что