– Ага, – немедленно принимается возражать третья, лучащаяся уверенностью: – И тупые и косые. Не попадут – увернёмся!
– Хватит – Прерываю сам себя я, но последняя, самая гадкая мыслишка, успевает ехидно пропищать, скрываясь в глубинах сознания:
– А ты не забыл, а, инквизитор? Голоса в голове – первый признак одержимости?
Не отвечаю, да и глупо это – самому себе отвечать.
Разбег.
Шаг, второй, третий – вот уже и край!
Какая короткая крыша!
Толчок!
Ожившая турбина наполняет меня мелкой дрожью. Она басовито ворчит, и, напрягая все силы, возносит меня по пологой дуге к бордюрчику, ставшим в этот миг олицетворением всех человеческих желаний.
– А, наверное, со стороны, это красиво, – проскальзывает очередная мыслишка: – Раннее утро, чистейшее небо и по нему, оставляя огненный след, несётся сгусток веры в сверкающей броне.
Турбинка смолкает, отработав весь заряд накопителей и я, взлетев над столь желанной крышей, начинаю своё падение.
Крыша пуста – это я успеваю заметить, прежде чем моё тело, подчиняясь законам мироздания, ударяется о чёрную, словно покрытую слоем резины, поверхность.
Короткий отскок и меня закручивает словно на льду. Вот только не бывает лёд таким пружинящим и тёмным.
Остановка.
Сажусь, упираясь руками в покрытие.
– Сверкающий сгусток веры? – Хмыкаю, косясь на пропаханную при падении, посадкой это назвать сложно, борозду.
– Ха! Как по мне, то шлёпнулся я, как… Как мешок картошки, сброшенный с грузовика нерадивым огрином.
Куда идти становится понятно сразу – у стены, метрах в полста от себя, обнаруживаю небольшую будочку. Её дверь не в силах сдержать даже лёгкий пинок, и она немедленно слетает с петель, открывая лестницу, ведущую вниз.
Несколько пролётов и я оказываюсь на небольшой площадке, с которой открывается вид на внутреннюю часть стадиона.
М-да. Я о нескольких сотнях говорил? Тех, кто здесь нашли укрытие?
Забудьте!
Всё внутри заставлено палатками. Непривычная форма – они похожи на толстоногие грибы, окрашенные в яркие, излишне радостные для нынешней ситуации, цвета. И всё это говорит, нет – кричит об их чуждом происхождении.
Меж палаток снуют люди и я, улёгшись на живот, начинаю вести наблюдение.
Вот девочка, играющая со скакалкой – весёлый и непосредственный символ детства. За ней наблюдает женщина средних лет. Её рука висит на перевязи и она, не сводя взгляда с ребёнка, то и дело гладит её целой рукой.
Мужчина в возрасте. Почти старик. Бредёт меж палаток то и дело приникая к кружке-термосу. Пьёт и морщится. Лекарство? Возможно.
Его обгоняет молодой мужчина на костылях. Одна нога поджата и покрыта чем-то белым.