– Откуда мне знать, любит ли он меня? Его выбор был сделан случайно.
– О! – сказала Мария: – я не ошиблась. Ш-ш! Вытри глаза! Я слышу шаги твоего дяди.
Действительно, дядя молодых девушек постучался в дверь. Гильбоа был маленький, кругленький человечек, внешне, как шарик. В нем не было ни углов, ни шероховатостей, а всё гладко и мягко. Голова у него была большая, ноги короткие, но толстые. Лицо походило на полную луну. Нравственно Гильбоа был сговорчив, кроток, сладкоречив. Его добродушие вошло в пословицу. Голос у него был пронзительный, но ласковый, рот губастый, но улыбающийся, движения тяжелые, но лукавые. Он казался олицетворением чистосердечия, щедрости, бескорыстия, о нем говорили:
– Это самый услужливый человек на свете.
Однако во взгляде его было что-то фальшивое. Но взгляд этот можно было видеть не иначе, как сквозь синие очки. Жир скрывал его черты, отнимал у них настоящее их выражение и сбивал с толку наблюдателя. Счастливы жирные люди! Им нельзя не доверять. Полное лицо внушает доверие. Однако, человек проницательный, заинтересованный в изучении, угадал бы под жиром в лице Гильбоа некоторые линии, которые по словам Лафатера и Галля показывают энергичную волю, жадность, лицемерие. Потом на черепе были шишки, на его плешивой голове, где френолог прочёл бы тайные пороки. Но френологов мало, мало и людей проницательных, а дураков много. И эти дураки поддавались приемам и обращению Гильбоа. Правда, Фушэ не доверял ему и обвинял его без доказательств, что он оказал тайные услуги Бурбонам; но Фушэ не доверял никому.
Гильбоа успел составить себе большое состояние, наделать множество гнусностей, сохранить всеобщее уважение и даже приобрести хорошую репутацию. Ходили слухи, но о ком не говорят? Большинство не верило слухам; большинство считало их клеветой. Вот, однако, что сделал Гильбоа: У него был зять, очень богатый, очень благородный, очень честный и очень добрый. Этот зять был поставлен между двумя огнями; сделаться республиканцем и остаться во Франции. Или остаться дворянином, но эмигрировать. Он сделался революционером и однажды его шурин сыграл с ним превосходную штуку. Ходя де-Леллиоль, женившись на сестре Гильбоа – неравный брак, оправдываемый изумительной красотой молодой девушки – говорим мы, обеспечил положение своего шурина, тот не поколебался донести на него в революционный трибунал – письмом, без подписи, разумеется, – как на изменника отечеству, переписывающегося с Бурбонами. В бумагах графа нашли компрометировавшие его письма. Граф клялся, что он никогда не получал этих писем, что он не знает, как они туда попали… Тем не менее его гильотинировали. Слуга графа уверял, что Гильбоа сам сочинил эти письма, но потом этот же слуга признался, что он солгал. Правда, что в одно прекрасное утро этот слуга так разбогател, что купил хорошенькую ферму; отречение от своих прошлых показаний принесло ему счастье.
Состояние графа было огромное. Гильбоа был назначен опекуном своей племянницы Жанны де-Леллиоль. Мать её, посаженная в тюрьму тогдашним подозрительным трибуналом, умерла