Сегодня, в шесть часов, пред всем двором, ее руки попросили официально. Госпожу Антуан позвали в аудиенц-залу. С разрешения матери и императора Иосифа II она взяла из рук французского посла письмо дофина и портрет этого юного принца, который фрау фон Траутманнсдорф тотчас же прикрепила к ее корсажу. Затем двор переместился в зрительный зал, чтобы посмотреть представление комедии Мариво и балета Новерра…
И церемонии пошли одна за другой. На следующий день, на торжественном приеме, госпожа Антуан на Евангелии и распятии отреклась от своих прав австрийской принцессы. И чтобы загладить печаль от этого необходимого акта, император Иосиф дал в своем Бельведерском дворце большой ужин, а затем бал-маскарад и фейерверк, на которых присутствовали три тысячи гостей.
18 апреля маркиз де Дюрфор устроил праздник в своем Лихтенштейнском дворце. Все улицы, по которым проследовал его кортеж, были украшены разноцветными фонариками. После ужина в саду внезапно вспыхнула постройка в двадцать семь туазов[3] в высоту, изображавшая храм Гименея; потом танцевали двенадцать часов без остановки.
19-го, с наступлением темноты, одетая в платье из серебряной ткани, госпожа Антуан прошла через двойной ряд гренадеров в церковь августинцев, чтобы сочетаться браком по доверенности. Эрцгерцог Фердинанд представлял особу дофина. Монсеньор Висконти, папский нунций, благословил кольца и дал брачное благословение.
Госпожа Антуан стала дофиной. Она смеялась, танцевала, опьяненная своей чудесной судьбой, и не замечала, что по мере того, как проходили дни, взгляды Марии-Терезии, обращенные на нее, становились все печальнее.
Было утро 21 апреля. Запоздавшая весна, подгоняемая резким ветром, робко теснила тучи в небе. Перед дворцом растянулся кортеж, который должен был увезти госпожу Антуан: более трехсот лошадей, сотня экипажей.
Мария-Терезия и дофина были одни. На императрице был платок, повязанный под подбородком; кружевная накидка колыхалась по сторонам ее лица, словно два крыла. Отяжелев от полноты, увеличивавшейся год от года, она, опираясь на трость, подошла к дочери.
Девушка смотрела на мать. Императрица постарела. Время и заботы власти стерли и лишили жизни черты ее лица, а ведь некогда она считалась красивейшей принцессой Европы. На щеках остались следы оспы, от которой она едва не умерла два года назад, но ее лоб, высокий и чистый, живость голубых глаз говорили о сохранившихся у нее уме, воле и рассудительности. Госпожа Антуан вздрогнула. Ей показалось, что она впервые видит свою мать, и вдруг она разом ощутила всю цену того, что должна потерять.
– Матушка, – простонала она, – почему я должна вас покинуть?
– Такова