– Вскрываем? – переспросил Бу, будто сделал в голову контрольный выстрел сомнений.
– В прошлом сезоне, – промолвила Лина, неуловимо повела головой в сторону насупленного, мрачного атлета, лежащего на земле близ костра, – Тимка поднял со дна моря греческую амфору, – шёпотом продолжила она, как бы молчаливо поощряя вскрыть и этот древний сосуд. – Вино прекрасно сохранилось. Всей экспедицией пробовали терпкое, тягучее, хмельное… пойло. Вино с выдержкой в тысячи лет. Прикинь? Три или четыре тысячи лет! Вот это выдержка, я понимаю!.. Мы были бесконечно счастливы в ту ночь. Плавали во сне и наяву, бестелесные, вне времени и пространства.
Лина могла вот так запросто, своеобразно и неожиданно, свернуть с романтического бреда на грубые фразочки – «пойло» и «прикинь». Тем она и была привлекательна, непредсказуема и желанна.
Тёмные сливы её глаз влажно мерцали, переливались огненными отблесками костра.
– Вскрываем? – в который раз требовательно повторил Бу, хотя сам сомневался в правильности своего решения. Лина слегка качнула головой, поощряя на безрассудный и безответственный, для настоящего археолога, поступок.
По-солдатски грубо верзила раскрошил перочинным ножом окаменелую смоляную пробку. Из горлышка сосуда неприятно пахнуло затхлым духом заплесневелой перины вечности. Лакримарий был пуст.
Расстроенные копатели расползлись по палаткам, затаили большое презрение к разрушенной тайне, так бездарно попранной чужаком. Разочарованная и отчуждённая, Лина предложила Бу Вану прогуляться под звёздами. Они выбрели в синюю подлунную степь, устеленную чёрными, колючими шкурками ежей. Чтоб не поранить подошвы ног о щетину пересохшей травы, верблюжью колючку и сорняки, девушка впервые обула изящные кожаные «римские» сандалии. С удовольствием, приятным томлением в груди верзила Бу стоял перед ней на коленях, помогал обвить её тугие икры ног кожаными ремешками.
Он брёл в резиновых «вьетнамках» следом за ускользающей, гибкой, чёрной фигуркой девушки, раздирал кожу у щиколоток о колючие островки растительности, выжженной палящим солнцем Азова, злился и думал только об одном: надо было сразу забраться к нему в палатку.
Ушат щербатой луны поливал с чернильного неба холодным мертвенным светом.
Липкой, тёплой, будто ртутной влагой, заволакивало глаза. Звуки слились в одно монотонное, величественное шипение моря, ветра, сухостоя степи.
Внезапное исчезновение девушки для Бу стало чем-то непостижимым, немыслимым, невероятным.
Только что её манящий силуэт в синеве полупрозрачного сарафана маячил в десяти шагах впереди. Вдруг призрачную фигурку смахнули с земной поверхности, смешали с чернилами сумерек.
Величавая громада моря мерцала внизу смоляной жижей, заворачивалась у горизонта в свиток, растворялась завёрнутым краем в чёрных небесах. Звёзды внезапно ярко и остро продырявили