С этого дня так и повелось. Рано утром, часов в семь, когда на берегу озера еще никого не было, приезжала женщина со своей собачкой и садилась на одну и ту же скамейку в противоположном от ресторана конце пляжа. Потом приезжал мужчина. Они разговаривали, иногда чему-то смеялись, но чаще просто целовались. Потом, с явной неохотой оторвавшись друг от друга, шли к воде. Мужчина лишь окунался, а вот женщина была заядлой пловчихой. Она уплывала так далеко, что часто совсем исчезала из виду. Дражен – сам отличный пловец – проникся к даме с собачкой, как он ее по-прежнему называл, если не восхищением, то уважением. Зато еще более невзлюбил Гурова.
– И чего он сюда ездить заладил? Ну, она, я понимаю, плавать любит, а ему что здесь надо?
– Господи, ты совсем дурак или только прикидываешься? – не выдержала я. – Ты что не видишь, что у них любовь.
– Как же, любовь! Да ты посмотри на него, ему же уже, наверное, за пятьдесят. Старик!
– Сам же первый сказал: Гуров. А теперь старик.
– Да я тогда еще не разглядел его. Старик он, а туда же. Терпеть не могу сладострастных стариков. В любовь поиграть захотелось, видите ли. Да просто его на молоденькую потянуло.
Но насчет молоденькой Дражен ошибался. Вскоре мы в этом убедились. Я так полюбила песни Горан Карана, что порой слушала их утром, собираясь на работу. И вот однажды я увидела, что женщина направляется прямо к катеру. В тот день она приехала раньше обычного, и ее кавалер еще не появился.
– Доброе утро! Извините, что я вас беспокою, – обратилась она ко мне по-французски. – Вы не скажете, кто это поет?
– Вы, наверное, говорите по-русски? – спросила я больше из вежливости, так как ответ был мне известен.
– Да, конечно, – улыбнулась женщина. – Я из России.
Тут в разговор вмешался Дражен, второй раз за наше знакомство перевоплотившийся в испанского идальго. Он был сама учтивость и галантность. Сначала Дражен подробно рассказал женщине о том, кто такой Горан Каран, а потом вдруг вынул диск из плеера и отдал его женщине. Та, естественно, пыталась отказаться, но если уж Дражен решил что-то… Упрямства ему было не занимать. Когда мы, наконец, остались одни, я набросилась на него.
– Интересно, ты же сам мне его подарил! Как ты мог!
– Успокойся, я тебе еще дам, у Бронко есть.
– Не нужно мне другой! Нет, ты даешь! А главное, ведь она действительно старуха, а ты растаял.
– Да какая она старуха? Ты что!
– Старуха! Такая же, как и ее хахаль. Она только издали ничего, а сейчас я ее разглядела. Ей уж лет сорок точно, если не все пятьдесят. Тоже мне дама с собачкой!
С тех пор так и повелось: я вовсю критиковала пловчиху, а Дражен со все большим раздражением отзывался о ее кавалере. Порой мне казалось, что он не соглашался со мной просто из стремления самоутверждаться. Его натура была соткана из противоречий.