Так вот, фундаментализм всегда возникает на пике отчаяния. Это идеология отчаяния. Чтобы народ стал восприимчив к фундаментализму, его надо до этого довести. Это тяжело, нормальный человек не хочет такой жизни. Ну представь, если бы были в силе христианские фундаменталисты, они бы требовали: женщин – в платочки, нельзя ходить с непокрытой головой, нельзя телевизор включать, никаких дискотек…
– Тоска зеленая.
– Да. И исламский мир, несмотря на зеленое знамя, тоже не хочет тоски зеленой. Но когда все доходит до отчаяния, как бы включается аварийная система: предельное упрощение с целью выживания.
– То есть как бы карточки вводятся на жизнь?
– Вот именно – карточки. Талибы доходят до абсурда в своем фанатизме, но люди видят: дороги стали безопасными, совсем нет преступлений; если ты подчинен, то застрахован от криминала. И народ подчиняется – он устал от беспредела.
– Ну, там народ подчинен хоть какому-то, пусть такому страшному, но порядку. А если они с этим порядком и в самом деле устремятся дальше? Подчинят Среднюю Азию, потом прорвутся в Поволжье?
– Если власти России собираются довести Поволжье до отчаяния, тогда – да, все возможно. А иначе с чего там могут появиться фундаменталисты? С того, что – вот ужас, вот кошмар – там живут татары-мусульмане? В Афганистане буквально все хозяйство лежит, разрушено, повалено – талибам бы дома у себя удержать порядок, их что, хватит на то, чтобы еще куда-то идти? Как ты там вначале говорила: «орды роятся»?
– Полчища.
– Конечно, когда смотришь в амбразуру – там и орды, и полчища. Но на самом деле их мало, и у них куча проблем дома – это во-первых. У них несколько государств на пути к России – это во-вторых.
– Но эти государства – мусульманские, и предполагается, что талибы могут их заразить своим фундаментализмом.
– Тогда вопрос: почему это вдруг мусульмане Средней Азии должны непременно вскакивать и радостно объединяться со злобным и мрачным талибом? С какой такой радости? У них что, настолько отчаянное положение, мрак, долголетняя война? Чтобы принять талибов, нужно дойти до такой ручки, когда уже просто нет ни одной другой, за которую можно ухватиться. Ни у кого не может быть симпатии к талибам, но должен быть какой-то ключ к пониманию, что им иначе уже родину не спасти. Вспомни «Прощай, оружие» Хемингуэя. Там конкретный эпизод: прорван итальянский фронт (это Первая мировая война), заградотряды карабинеров расстреливают всех отступающих офицеров, не вникая в причины, по которым те оставили позиции. Вот-вот должна дойти очередь и до героя повести, а он в этот момент размышляет: «Они были молоды, они спасали родину». То есть, чтобы удержать фронт, у них выхода другого не было. Никакой симпатии, только понимание природы события.
– Но угроза-то,