Все грохнули. Есенин хохотал до слез…
– А что? Я что-то не так сказал? – прикидывался дурачком Приблудный.
– Ну сволочь!.. Ну, Иван! Ты скоро будешь всем говорить, что не ты воевал у Буденного, а он у тебя в ординарцах сапоги чистил.
– Как можно. Мы вместе беляков рубали!
Все опять засмеялись. Пастернак отодвинулся от стола, заложил нога на ногу, всем своим видом стараясь показать, что он выше этого кондового юмора. Держа за донышко на вытянутых пальцах стакан с вином на уровне глаз, он взбалтывал его и, сделав маленький глоток, вглядывался в стакан. Свет от лампочки, проходя сквозь вино, делал его кроваво-красным.
С первых дней знакомства с Есениным Пастернак проявлял к нему особый интерес. При каждой встрече он ожидал, что Есенин непременно оглоушит и его, и других молодых поэтов чем-нибудь неожиданным, вызывающим сложное чувство восторга вперемешку с завистью, удивлением перед огромным талантом Есенина и в то же время глубокую досаду. Хочешь не хочешь, а ведь все они между собой соперники на поэтическом Парнасе.
– Есенин! – заговорил Пастернак, когда все отсмеялись. – Я слышал, как вы тут безапелляционно даете оценки творчеству всего поэтического братства. – Он оглянулся на пришедших с ним молодых поэтов, которые примостились кое-как неподалеку на подоконниках.
– Вон Безыменский, Уткин, Алтаузен, да и другая поэтическая молодежь, мне кажется, давно хотят услышать, что вы думаете по их поводу?
– Перестаньте, Борис! Не заводитесь! Вы же знаете его отношение! – вскинулись Соболь и Кусиков.
– Я-то знаю! И они знают! – не унимался Пастернак. – Но не за глаза, а здесь, при всех! Вслух, так сказать!
Есенин медленно встал. Кусиков вцепился ему в рукав, пытаясь остановить друга: «Не надо, Сергей!» – но Есенин резко выдернул руку.
– Здесь! При всех! И вслух! Я скажу, – начал говорить Есенин, еле сдерживаясь от ярости. – Ваши стихи, Пастернак, – вы ведь про себя хотите услышать, что я думаю? – так вот, я ваши стихи на дух не переношу! Вся ваша поэзия нужна только очень ограниченному кружку читателей… потому что ваши стихи… косноязычны. Кос-но-я-зычны! Их никто не понимает. Народ вас не признает никогда – это я не иронизирую и не шучу!
Пастернак допил свое вино и аккуратно поставил стакан на столик.
– Если бы вы, Сергей Александрович, были более образованны, то вы бы знали, как опасно играть словом «народ». Был такой писатель Кукольник, о котором, я убежден, вы и не слышали. Так вот, ему тоже мнилось, что он знаменитость, признанная народом. А оказалось: «Пу-у-у-к», – сделал он звук губами. Многие засмеялись, а молодые поэты, внимательно следившие за их пикировкой, зааплодировали.
– Не боись, Боря! О Кукольнике я знаю не меньше тебя. Но я знаю также и то, что наши потомки будут говорить: «Пастернак? Поэт? Не знаем, а вот траву пастернак знаем и любим». Это касается и вас, и вашей поэзии.
– Браво, Учитель! – заржал Приблудный. – Трава ты, Пастернак. Полынь горькая!
– А что касается молодых