Над мертвою зыбью пустынь;
И вечно без песен и смеха
Я буду один и один… —
прочел Есенин до конца стихотворение друга, словно желая этим отблагодарить его, утешить.
Ганин обнял Есенина:
– Спасибо, Сергун! Тронут! Надо же! Наизусть! Здорово! Я думал, ты только свои стихи помнишь…
– Чужие тоже, – засмеялся Есенин, довольный, что угодил ему. – Если они того стоят. Твои стоят. Правда, не все. Извини, брат.
– А правда, Сергей, что ты с Зинаидой разошелся? – простодушно спросил Ганин.
Есенин молча кивнул.
– Да полно тебе, Галя, что за секреты! – сказал он, заметив ее умоляющий жест. – Живет она теперь с ученым, умным мужем, и не нужна ей наша маета, и сам я ей ни капельки не нужен. С Мейерхольдом она, Леша! С Всеволодом Эмильевичем! К нему ушла… в театре у него… прима…
– Артистка?! – удивился Ганин. – Не поздновато ли в ее годы?
– Я видел ее в «Даме с камелиями», – пожал Есенин плечами. – Лучше бы не видел! Какая она артистка! Это видно всем, кроме Мейерхольда… Но он в своем театре хозяин, что хочу, то ворочу. Ладно, бог с ними! – закончил он, видя, что Галя осуждает его откровения. – Скучно! Выпить больше нечего? Может, мы?.. Ах, да! Слово дал! Давайте спать, что ли.
Есенин на минуту задумался: «Завтра с Блюмкиным – в Кремль, к Троцкому. «Что день грядущий мне готовит?..»»
– Сережа, я тебе постелила в темной комнате… где топчан походный. Там неплохо, только темно, – засуетилась Галя, – но ты возьми свечку. Мы с Катей на кровати, как она вернется, а вы, Леша, вот тут, у окна. Я сейчас положу матрасик, и подушка есть, а укроетесь пальто.
– Не беспокойтесь. Галя, добрая душа! Я рано утром уйду, – помогая Есенину отодвигать стол от окна, сказал Ганин. – По издательствам пойду. Везде блокируют… стихи возвращают, бль… – чуть не выругался он. – А если берут – денег не платят… Жить нечем. Эх! – горько вздохнул он, взяв папиросы со стола. – Вы ложитесь! Я пойду на лестницу, покурю.
Пройдя тускло освещенную прихожую, он вышел на площадку и увидел, как по лестнице метнулась чья-то тень и кто-то затопал вниз по ступенькам.
– Эй! – крикнул он вдогонку. – Кто тут? Слышь ты, сволочь? Что прячешься?
Далеко внизу хлопнула входная дверь.
В комнате Галя постелила на пол матрасик, подушку, разобрала свою кровать.
– Отвернись, Сережа, я разденусь.
– Что? Да-да… – отвернулся Есенин, но в зеркале трюмо ему было видно, как раздевается Галя. Он увидел ее грудь, стройную фигуру.
– Я тоже пойду покурю, – сглотнул он слюну.
– Дверь входную не забудьте покрепче захлопнуть, а то замок плохой, – юркнула она в кровать, укрывшись с головой одеялом.
На площадке Есенина встретил испуганный Ганин.
– Т-с-с-с! – приложил он дрожащий палец к губам.
– Ты чего, Леша? – прошептал Есенин.
– Кто-то стоял у двери, слушал. Как я вышел, убежал!
Есенин замер, прислушался, заглянул в темноту лестничного пролета. Испуг друга отозвался в нем нервной дрожью.
– Это меня… Как зверь чувствую!