До этого молчавший Блюмкин встал, налил полный бокал вина, протянул Есенину:
– Давай, Серега! За твое избавление!
Есенин, увидев умоляющий взгляд Гали, ободряюще подмигнул ей.
– Нет! Яков! Дайте мне выпить одному бутылку… ну… буду знать, сколько выпил… это лучше… а то я меру потеряю… Будет казаться, что выпил немного…
– Вот, Сергей, – поставил перед ним бутылку вина Блюмкин. – Кто, кроме Сереги, притронется к ней, пристрелю на месте! Вы меня знаете! – И неожиданно вынув наган из кармана халата, положил перед собой на стол.
– Ой, как страшно, – засмеялся Мариенгоф, но Блюмкин так посмотрел на него, что тот поперхнулся.
– Завтра его в Кремль вызывают! Поняли? И он должен иметь лицо, а не лошадиную морду! – сказал Блюмкин, опять зло глядя на продолговатое, и впрямь похожее на лошадиное, лицо Мариенгофа.
Есенин звонко рассмеялся, поняв прямой намек Блюмкина, но, желая разрядить обстановку, отшутился:
– Вот тебе раз. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Из огня да в полымя. Ты откуда знаешь, Яков?
– Оттуда! – Блюмкин высокомерно хмыкнул. – Я уже месяц работаю в секретариате товарища Троцкого! Личным порученцем. По особо важным делам!
Кто-то удивленно присвистнул. Мандельштам осуждающе покачал головой, Кусиков, поперхнувшись, закашлялся, а у Мариенгофа лицо еще больше вытянулось. Только Наседкин ничего не слышал, с восторгом рассказывая что-то на ухо Кате, а Ганин сделал вид, что это ему неинтересно. Одни девицы, действительно ничего не понимая, глуповато поглядывали вокруг.
Пользуясь правом хозяйки дома, Нора подняла бокал:
– Ну что ты, Яков! Взял и всех перепугал. Давайте выпьем наконец за Сергея Есенина! За его благополучное возвращение, – и первая выпила свой бокал до дна, перевернула его, показала всем, что там не осталось ни капли, призывая всех последовать ее примеру.
Все радостно подхватили. Вставая и протягивая свои бокалы, чокались о бутылку Есенина.
– За тебя, Сергей!
– Сергей, твое здоровье!
Мандельштам, чокаясь с Есениным, многозначительно произнес, искоса поглядывая на Блюмкина:
– За благополучное избавление, Сергей! Я искренне рад, знаешь!
– А вы рады, Сергей Александрович? – пошутила Нора.
– Еще бы не рад, – ответил за него Мариенгоф. В голосе его прозвучала тщательно скрываемая, давно затаенная зависть посредственности к истинному таланту. – Сам Троцкий за него вступился, теперь в Кремль вызывает!
– Спасибо! Спасибо! – чокался со всеми Есенин и, глотнув из бутылки, поднял ее, приветствуя Блюмкина. – Яков, я твой должник!
– Какие могут быть счеты… Свои люди… Имажинисты… И не меня благодари, а вот ее. – Схватив жену за волосы, он пьяно и вульгарно поцеловал ее в губы. – Как фурия набросилась! «Яков, ты должен спасти! Немедленно звони Троцкому!» Любит она тебя, Серега! У меня глаз… Все вижу!
– Ну полно тебе, Яков, глупости болтать! Я люблю не Сергея, а самого лучшего поэта России Сергея Есенина, –