Солнечная дорога сама собой расстелилась под ногами, исчезли новенькие красные сапожки, и босые пятки коснулись пыльной, нагретой солнцем земли, рука легла в широкую ладонь хозяина хрустального дворца. В густых зеленых кронах пели птицы (Спаска никогда не слышала таких птиц наяву), дорога, извиваясь, бежала по полю, на краю которого сияли хрустальные шпили…
Нет, она не спала. Она даже знала, сколько примерно прошло времени до той минуты, когда вокруг почти все стихло. Остались шаги, тяжелые шаги людей в сапогах, которые крошили осколки стекла.
– Где дитя? – раздался визгливый голос девицы из трактира, и Спаска не видела, но знала, что она цепко держит за грудки стражника, но ухватить как следует ей мешает кожаная броня. – Здесь оставалась девочка! Где она, я тебя спрашиваю?
Стражник, напуганный ее напором, бормотал что-то в свое оправдание, но ничего толком ответить не мог.
Спаске не хотелось открывать глаза. Она свыклась с запахом крови (вкусом смерти) под ногами, дым ушел в разбитое окно, оставив лишь запах гари, и вешалка со звериными лапами – Спаска знала точно – лежала на полу нетронутая огнем, только отцовский плащ затоптали сапогами. От очага еще тянуло теплом, в комнате же было холодно и сыро, потому что огонь тушили водой.
За окнами давно рассвело. Спаска не стала ничего говорить, просто посмотрела на девицу из своего темного угла. Та выпустила из рук броню стражника и коршуном кинулась в сторону Спаски, отпихнув ногой в мягком башмачке тело убитого.
– Хвала Предвечному… Жива, жива… Не бойся, маленькая, ничего теперь не бойся!
Девица вытащила Спаску на середину комнаты, оглядела с головы до пят, ахнула, увидев кровь на рукаве.
– Ничего, маленькая… Ничего страшного, до свадьбы заживет.
Она орала на стражников, забиравших тела убитых – чтобы пошевеливались, – и на двух парней, пришедших из трактира – чтобы побыстрей заделали выбитое окно, – пока раздевала Спаску и укладывала в постель.
– Вот мы сейчас огонь разведем, – приговаривала девица совсем другим голосом, – приберем, полы тут помоем, куколку отряхнем… Где ж татка-то твой?
Спаска не сразу поняла, что она спрашивает об отце, – никогда еще никто его так не называл. И от этого слова стало почему-то очень тепло и радостно, и губы сами расползлись в улыбке, но Спаска вовремя спохватилась:
– Дядя Змай не отец мне вовсе. Моего татку зовут Ратко, – еле-еле выдавила она.
Сказанное оставило во рту горький вкус. Не потому что пришлось солгать – Спаска легко лгала и легко выдавала ложь за правду, если так было нужно. Девица посмотрела на нее с прищуром и спрятала улыбку – посчитала глупой девочкой, которая не знает правды. А Спаска вспомнила вдруг прилипшую к рукам отца черную коросту и расплакалась.
Отец пришел только