Утро наступило очень быстро, отец только-только лег (на сундуке, постелив на него одну перину): из окна раздался надсадный набатный звон. В деревне тоже звонили в било, если начинался пожар, но тут звон был во много раз громче и несся со всех сторон. И Спаска почему-то сразу догадалась: это не пожар. Это гораздо страшней пожара… Это в город пришел мор.
– Никуда не выходи отсюда, слышишь, кроха? – Отец потряс ее за плечи. – И никому не открывай.
Спаска стояла посреди комнаты в рубахе и босиком, рассеянно кивая. В хрустальном дворце она всегда была рядом с его хозяином, там это имело значение, а здесь? Что может маленькая девочка против кошмаров сущего мира?
Отец ушел даже не надев плаща, она и хотела бы посмотреть ему вслед, но рассвет еще не наступил, а сквозь мелкие цветные стекла в окне можно было разглядеть только смутные силуэты. Зато сквозь него были видны факелы на улицах – очень много факелов.
Комната, казавшаяся такой надежной всего несколько минут назад, вдруг представилась ей западней, ловушкой, и она на всякий случай оделась – в чулки и красные сапожки, во взрослые юбки, которые ей не положено было носить. Накинула на плечи красивый теплый платок и спрятала колдовской камень под рубахой. Обычно она слушалась взрослых, особенно деда, но сейчас словно кто-то шептал ей: беги отсюда! Открывай дверь и беги!
Спаска не побежала, лишь взяла на руки куклу, оставленную под одеялом, и остановилась у окна – взгляд ее легко прошел сквозь мозаичное стекло. Как по вечерам, как будто раздвигая стены хижины, она видела хрустальный дворец, так и теперь словно шла по узкому переулку вслед за отцом, оглядываясь по сторонам. Только было поздно: отец скрылся из виду, он спешил, Спаска же поначалу двигалась медленно и осторожно – ей было страшно. Это потом, освоившись, она поняла, что может увидеть любое место в городе и за его пределами, надо лишь мысленно направить туда взор.
Слово возникло в голове само собой, будто подслушанное где-то, не окрашенное смыслом: паника.
Мышеловка… Надежные еще вчера крепостные стены стали ловушкой, из которой некуда бежать. Но люди все равно бежали: Спаска телом чуяла угрожающую дрожь пола под ногами – люди метались по городским улицам, сливались в ревущие кровожадные толпы или, наоборот, бросались прочь от толпы. И привычка, ставшая чем-то вроде инстинкта, гнала их не вон из города – напротив, заставляла искать еще более надежных крепостных стен – народ валил на Чудоявленскую площадь, ища спасения за воротами лавры.
Факелы, факелы метались по улицам, полуодетые люди тащили за собой детей и толкали тележки со скарбом: тележки ломались и терялись в давке, непотушенные факелы падали под ноги, детей брали на руки, вопли ужаса и воинственные выкрики слились в единый вой толпы, ломившейся в запертые ворота лавры. Спаска видела, как разодетый Наднадзирающий вышел навстречу толпе, надеясь ее остановить, но в него полетели камни, вывернутые из мостовой, – тело его недолго