Прибытие в Лондон
В Дувре я дрожала, отряхивалась и сушилась, как могла, но самым поразительным стало то, что я не простудилась и даже ни разу не чихнула после эдакого плавания сквозь ноябрьский шторм.
В корабельном поезде9, идущем в Лондон, я безотрывно глядела в окно, дабы не упустить ни единой детали моей первой встречи с Англией. Проносящийся мимо сельский пейзаж казался мне до боли знакомым, будто я не единожды видела её прежде. И пока я смотрела и смотрела, мне чудилось, что я слышу голос старой Наны10, снова и снова описывающий мне её родину, в то время как я сидела рядом с ней на огромном диване в моей детской и умоляла: "Ох, ну, ещё чуточку, Нана, расскажи мне ещё что-нибудь", – всякий раз, когда она делала очередную паузу в своём повествовании. Да, всё-всё выглядело именно так, как она описывала много лет назад, и словесные картинки, которые она нарисовала тогда, оказались удивительно реалистичны.
"Когда-нибудь ты поедешь в Англию, Пташка, в страну, где растут голубые колокольчики, – мечтательно говорила она, – и тогда ты вспомнишь всё, что я тебе рассказала".
"Но мы же поедем вместе, Нана", – кричала я, обвивая руками её шею, а потом горько рыдая после её тихого ответа: "Нет, Пташка, ты поедешь одна, ведь к тому времени я уже буду лежать глубоко в земле".
Тягостные впечатления детства, ранящие, словно булавочные уколы, даже по прошествии стольких лет.
Первое, что поразило меня, когда поезд прибыл в Лондон, – это запах, типичный английский запах, который Нана всегда привозила с собой обратно в своих кофрах. Стоило ей открыть их (первый был маленьким, коричневым и жестяным, другой же – гораздо больше размером, чёрным, с медными гво́здиками по краям и надписью "Харриет Изабелла Дженнингс", написанной сверху золотой краской), как я тут же улавливала лёгкую волну этого странного и чу́дного аромата, заставлявшего моё сердце биться