"Пожалуйста, извините меня, – произнесла она слегка хрипловатым, но приятным голосом. – Не могли бы вы сообщить нам о своей национальности? Видите ли, наши мнения расходятся, и мы были бы признательны вам за разрешение нашего спора".
"Я русская", – тихо ответила я, задаваясь вопросом, как они отреагируют на такую информацию.
В тот же миг в них произошла перемена: на лице элегантной дамы отразился явный испуг, бюргерша поджала свои пухлые губы и отодвинулась, юное же создание стало разглядывать меня с нескрываемым интересом.
"А может, ещё и большевичка?" – встревоженно пробормотала модница, защёлкивая свой отделанный серебром дорожный чемодан и тоже поспешив отодвинуться.
"Большевичка она или нет – меня это не волнует, но она русская, а я потеряла двух сыновей на русском фронте", – заявила домохозяйка, глядя на меня с неприкрытой враждебностью, покуда её лицо нервно подёргивалось, а ладони то сжимались, то разжимались.
"Во время войны мне было всего пятнадцать, – задумчиво произнесла девушка, – и в моей семье никто не погиб, поскольку отец был слишком стар, чтоб сражаться, а брат, наоборот, слишком молод, но я так много слышала и читала о ней, что иногда мне кажется, будто я сама там побывала. Должно быть, это было ужасающе!"
Так как я не стала комментировать их высказывания и ничего не добавила к своему изначальному краткому заявлению, разговор прекратился и снова воцарилось молчание. Но вдруг бюргерша, которая не переставала смотреть на меня глазами, полными ненависти, решительно встала и, прихватив с собой свой тяжёлый старомодный саквояж, вышла в коридор. Вскоре после этого молодая дама позвонила в колокольчик и попросила проводника помочь ей с её чемоданом, а когда они удалились и закрыли за собой дверь, я услышала, как все трое совещаются в коридоре. И хотя они говорили вполголоса, я разобрала достаточно, чтобы понять, что обе женщины просили кондуктора предоставить им другие места, при этом одна всё время произносила слово "большевичка", тогда как другая повторяла и повторяла: "Русская, русская".
"Яво́ль, яво́ль, ихь ферште́йе"6, – услышала я успокаивающий голос проводника, и потом он, судя по всему, отвёл их в другое купе, поскольку всё стихло.
А девушка, очевидно, внимательно выслушавшая всё, о чём говорили женщины, повернулась ко мне с извиняющимся смешком.
"Глупые дуры! – возмущённо воскликнула она. – Одна боится вас, считая большевичкой, а другая ненавидит как русскую, но мне всё равно. Мне действительно всё равно", – серьёзно добавила она и, пересев ко мне, близоруко всмотрелась в моё лицо.
"Вы не должны обращать на них внимания, – продолжила она с глазами, полными симпатии. – Видите ли, пожилая женщина потеряла обоих своих сыновей на вашем фронте и, естественно,