«Мы должны быть осторожны. Если мой брат узнает, он тебя убьет. Они с Олегом друзья. Мой брат поклялся беречь меня, пока Олег в армии».
Может быть, у меня все получилось бы как надо, если бы Светлана была терпеливой и ласковой. Я думал, что после первой ночи она больше не придёт, слишком разочарованна.
Но она приходила почти каждый день, после работы. Мама деликатно шла в гости. А Светлана раздевала меня.
«Маленький стесняется? Нечего стеснятся. Я же вижу тебя насквозь. Ты же хочешь снова в мою дырочку? Сучёнок ты, маленький, вижу, хочешь. Не жмись, тварь. Ну-ка убери руки. Стой, смирно. Светочка-конфеточка тебя разденет». Она вталкивала меня в себя, ведь моя гиперсексуальность не проходила, белая рвота моего члена не приносила мне облегчения. Давай, мальчик, глубже пронзи мне, насади меня, проколи насквозь… Быстрее!.. Медленнее!..» Я терялся, все путал, делал невпопад. «Ах ты, сучонок, опять в меня кончил! Опять придется всякую дрянь глотать». Я чувствовал себя виноватым, грязным. Снег, выпавший в первую ночь перестал быть белым, копоть котельных покрыла его. Каждый раз я надеялся, что она больше не придет.
Но она приходила. Если не было секса, она рассказывала про Олега. В ее историях он все время совершал героические поступки: отбивал ее у местного авторитета, крал на несколько часов машины, чтобы покатать Свету, отрывал зубами голову курице, чтобы повеселить местную шпану, пьяную уносил ее на плече с гулянки, и так трахал, что «сердце поднималось к горлу, а ноги несходились неделями». «Кулак у него вот такой, четыре моих, а он брал и в меня его полностью вталкивал, представляешь? А потом на этом кулаке поднимал над собой. И как гирю поднимал, опускал…»
Она рассказывала, как ездила к Олегу в армию в Подмосковье. Три с половиной тысячи километров автостопом в один конец. Как на обратной дороге у нее где-то на Волге закончились деньги и ей пришлось работать. «А кем, тебе знать не нужно».
Я решил обрил голову. Так я, наивный, хотел ее отпугнуть. Непривычные ощущения. Будто я в какой-то клетке гладкой, а череп это что-то инородное, чужое. А я маленький, сижу внутри, и очень хочется из кости вылезти, холодок такой вдоль позвоночника пробегает: «Так в этой тюрьме и помру. Жалко себя до слез». Не успел я кровоподтеки от порезов смыть, звонок в дверь. Она. Долго пытала меня: зачем я это сделал. Я сказал, что не хочу, чтобы она со мной встречалась: любовник я никакой, а она должна быть верна своему Олегу.
И вдруг она расплакалась. «Ты меня не любишь? Я тебе надоела? Я ради тебя верность своему парню нарушила, каждый день рискую, что меня брат прибьет, а ты?» Я опять чувствовал себя виноватым, теперь еще и за то, что не оценил преподнесенного мне дара.
Я оправдывался и утешал.
«Ты обещал меня нарисовать».
«Нужно