И все же страх, что это со мной никогда не произойдет завораживал, как картина с обнаженной женщиной. Иногда я принимался хохотать, потому что мир вокруг сговорился. Я открывал альбом живописи и умирал в объятьях «Двух таитянок» Гогена, я соглашался идти в кино с друзьями и весь сеанс любовался на шею девушки сидящей передо мной, природа была полна колышущихся при ходьбе узеньких бабочек-юбочек, набухших почек сосков выпирающих на футболках, валунов, омытых бушующей пенной рекой, порванных колготок баскетбольных сеток, мячей всех размеров, пирожков с повидлом, вытянутых дупел старых деревьев, лилий, слов «трахнуться» и «сношаться», и все приводило меня полуобморочное состояние. Я понимал, что крыша моя уже далеко от душевного дома, но тщательно скрывал свой недуг. Конечно, я общался с девушками, у нас была веселая компания друзей, мы ходили в походы, устраивали праздники, но все было настолько целомудренно. А может быть, из страха оказаться несостоятельным, я выбирал какие-то самые безнадежнее варианты, то влюблялся в самую активную, то в самую умную, то в первую красавицу, то в девочку такую толстую, что даже она не верила моим признаниям.
Было у меня два друга, братья Михаил и Алексей Секачевы, оба с юными мефистофельскими бородками, еще не женатые, оба учились на физмате. Оба прекрасно играли на гитаре. И Алексей и Михаил женились в одном возрасте, на девушках с одинаковыми именами Елена Юрьевна. Хорошо, хоть детей они назвали по-разному Аня и Андрей, но в те легендарные времена, братцы спали в одной комнате родительского дома. Спали сладко, и когда я за пятнадцать минут до начала первой пары входил к ним, Алексей и Михаил сопели, отвернувшись, каждый к своей стене. Я брал гитару и по причине полного музыкального кретинизма, брал несколько аккордов forte, и выводил старательно: «Над землей бушуют травы// А одно вон то, что справа:// Это я, это я! И мне не надо славы!» Воспитанные в восточных традициях беспрекословного подчинения родителям, они называли отца и мать на вы, а меня жирбосс или кабздец. Надо сказать я приходил регулярно, каждое утро. Разбуженные утренней песней братцы приступали к утреннему туалету, а я пил чай с вареньем на кухне с их обаятельнейшей мамой, которая называла меня Сергунчик, обстоятельно просвещала на тему пользы голодания и уринотерапии. Я уплетал ревневое, земляничное, малиновое, и надеялся успеть хотя бы на вторую пару. Алексей вслух комментировал: «Ты к нам приходишь, исключительно варенье жрать». От возмущения я пытался остановиться, и капал на стол. Алексей дружески злорадствовал: «Где жрем, там и срём». Мама братьев замахивалась на младшего полотенцем, а мне пододвигала варенье поближе: «Кушай, кушай, Сергунчик, скоро пост».
Я попробовал ничего не есть неделю. Мне перестали сниться девушки, на четвертый день я увидел во сне корзину огурцов. Что за огурцы, что за запах! Подушка мокрая от слюны.
Встречались мы и вечерами. Спорили