Впрочем, обратная перемена места после принятия обиды казалась столь же незначительной, как и смена времен года в той канители, в которой Анисия жила последние несколько лет. Почти ежедневно Анисия, особенно после выходов в свет, спрашивала себя, глубокий ли, интересный ли она человек. Бывало, что за целый день она не выдала ни одной весомой мысли. И бесполезность упущенного времени подъедала ее.
По возвращении оказалось, что для Петербургского общества Анисия, никогда не будучи особенно заинтересованной его брожениями, стала диковинкой. В пантеоне столичной паутины некоторые смотрели на нее настороженно и позволяли себе ироничные комментарии, но были и те, кто откровенно проявлял сочувствие. Каждый втихаря, быть может, даже был бы согласен с некоторыми особенно крамольными воззрениями подобных Анисии, но все вместе пока блюли никем не высказанные в полном объеме, но несокрушимые правила.
Анисия быстро прослыла оригиналкой, впрочем, добродушной. Она была обходительна, невесть какими путями умудрилась выцепить для себя самого Павла, который едва ли стал бы любезничать с простушкой. Часть его неоспоримого сияния словно перекочевала и на нее. И Анисия в мутности и страхе дальнейшего пути удивлялась, почему ее общие фразы, формируемые с такой натугой, находят отсвет на чужих лицах. И почему такой всегда словоохотливый Павел в эти моменты притихает и нехотя сопровождает ее на следующее собрание.
Но все это будто было тысячеразья, только вот уже не поражало ни оригинальностью, ни даже шлепками новых быстро обезглавливаемых веяний. Все эти измены, ссоры, обиды и побеги уже были подробно растолкованы другими людьми в другом платье, но окружающие упорно цеплялись за личную ошибку субъективного опыта. Люди, переживающие эпохальные события, казались Анисии счастливее их здешних, потому что не погрязали в каждодневном, чему силились придать форму значимого. А, быть может, они просто не замечали себя участниками эпохи. Хотя прямые свидетели большого, видящегося на расстоянье, в зловонных окопах не участвовали в нем точно так же.
13
Впрочем, приходилось возвращаться в злободневность.
Покусывая губу, Анисия распласталась на узеньком диванчике, на подобиях которого некоторые ее современники благодаря туберкулезу даже умудрялись спать.
Верхова громогласно доносила до нее тираду об Инессе. Не слушая, Анисия скисше размышляла, отчего окружающие ее так эмоциональны. Вот и мать была… Сколько же неудобства принесли ей чрезмерные обиды и волнения. Ведь при каждом удобном случае приходилось залегать в постель с горячкой! Было бы интересно распалить себя до подобного…
Но еще в детстве Анисия поняла, что не может быть настолько же чувствительной, как ее мать. Иначе никто в доме не смог бы жить спокойно. Лилия же молчаливо давала понять,