– Потому что это было необходимо для…
– Один миллион душ.
Я знал тридцать семь из этих душ, и каким-то образом это кажется больше миллиона.
– Один человек однажды сказал, что в войне, которая ведется политиками, проиграют все, – с горечью говорю я. – Харнасс и Орион поддержали мой план. Ваши легионы до сих пор защищали вас. Но теперь у тебя появились к ним вопросы?
– Наши легионы? – спрашивает Танцор. – А наши ли они? – Прежде чем я успеваю ответить, он тяжело подается вперед, перехватывая инициативу с грацией старого медведя. – Сколько из нас потеряли близких на войне? Сколько из нас хоронили сыновей, дочерей, жен, мужей? Мои руки кровоточат от копания могил. Мое сердце разрывается при виде геноцида и голода на планетах, которые мы объявили свободными. На Марсе, у меня дома. Сколько еще людей должно пострадать, чтобы освободить Меркурий и Венеру, планеты, настолько идеологически обработанные, что наши собственные цвета будут биться против нас за каждый дюйм территории?
– Значит, раз Марс свободен, ты готов на этом остановиться? А прочие пусть гниют? – вскидываюсь я.
Танцор смотрит мне в глаза:
– А свободен ли Марс? Спроси у алого из шахт. Спроси у розовой из эгейского гетто. Ярмо бедности так же тяжело, как и бремя тирании.
Мустанг вмешивается в спор:
– На нас лежит священная обязанность избавить планеты от пятна рабства. Это ваши собственные слова, сенатор.
– На нас также лежит священная обязанность сделать эти планеты лучше, чем они были прежде, – отвечает Танцор. – Двести миллионов человек умерло с тех пор, как дом Луны пал. Скажите мне, какой смысл в победе, если она уничтожает нас? Если мы настолько истощены, что не можем защитить или обеспечить тех, кого вытаскиваем из шахт?
В зале нет оружия, кроме как у Вульфгара и его стражей, но слова Танцора наносят достаточный ущерб. Они сотрясают зал сената. И он еще не закончил.
– Дэрроу, ты стоишь здесь и просишь у нас больше людей, больше кораблей для ведения этой войны. И я спрашиваю тебя и молюсь Старику, что хранит Долину, чтобы ты смог мне ответить: когда закончится эта война?
– Когда республика будет в безопасности.
– Будет ли она в безопасности, если Повелитель Праха падет? Если Венера станет нашей?
– Повелитель Праха – сердце их военной машины. Но он правит страхом. Без него оставшиеся золотые дома́ сцепятся друг с другом в течение недели.
– А как насчет окраины? Что, если они явятся, а мы разнесем наши армии вдребезги ради убийства одного человека?
– У нас мирный договор с окраиной.
– Пока что.
– Их верфи уничтожены. Октавия об этом позаботилась. Аналитики «Стархолла» уверены, что окраина при всем желании не сможет нас атаковать еще пятнадцать лет, – говорит Мустанг.
– Ромул