Трепет. Илья Игоревич Наумов

Хранитель времени вздыхал и говорил, что каждый по-своему прав, а истине положено располагаться где-нибудь посередине. На том и планировали разойтись, но Федор решился и закряхтел – на него обратили внимание и после нелепой по своей форме и содержанию просьбы позволили высказаться на тему беседы. Минута пошла, и четвертую ее часть Федор пыхтел, собираясь с мыслями, а потом выдал, что, с другой-то ведь стороны, язык не столько и порождает, сколько убивает сознание, запихивает его в рамки, ограничивает течение идей, хотя… Если подумать, то знание нескольких языков действительно дает возможность вырваться из темницы одного, но подлинную свободу сознания можно обрести, только отказавшись от языков совсем, либо же, выдумав какой-то общий язык…

      Таймер запищал. Его владелец хмыкнул и, не дожидаясь федорова поклона, сказал, что в этих фантазиях что-то есть, но жизнь без языка – утопия, а повсеместное взаимопонимание – утопия похлеще первой. Потом парни синхронно подскочили и растворились в клубах невесть откуда померещившегося дыма, а сам Федор, откинувшись на спинку дивана, решил, что философии и дискуссий с него на этот вечер достаточно. Ушел он незаметно, но обратный путь по вонючим коридорам прошагал нарочито громко, за что получил дозу уничижения от завхоза, притаившегося на финише его забега. Федор вздрогнул, приостановился и беззвучно пошевелил губами, после чего швырнулся ко двери и с облегчением вывалился в помрачневшую и посвежевшую окружающую среду.

      13.

      Между «Небом» и «Демосфеном» было 2,8 км, и до отъезда Федор никогда бы не додумался преодолеть это расстояние пешком. Когда его семья переехала с Краматорской на Московскую, самым разумным решением виделось перевести Федора в новую школу, потому что пять остановок на трамвае – это просто немыслимое количество для одной из тех экзотических культур, где набор числительных состоял из лексем «один», «два», «три» и «много». Однако то ли из-за учителей, то ли из-за нежелания родителей выдергивать мальчика из обжитого болота Федор остался в своей первой и единственной школе, куда его каждое утро отвозили на машине и класса до восьмого на ней же забирали обратно. Когда Федор в этой же самой школе впервые познакомился с понятиями «метр» и «километр», он в этой же самой машине спросил у отца, откуда докуда в городе можно было насчитать километр. Отец прищурился, произвел вычисления и объяснил, что километр – это примерно как от площади Шевченко до Комсомольской. Получается, что от Шевченко до «Демосфена» и от «Неба» до Комсы тоже было где-то по столько же.

      Для постстоличного Федора такая прогулка была обычным делом. При этом он прекрасно понимал, отчего горожане так недолюбливали пешие туры по родной земле: смотреть по сторонам было невесело, а в некоторых районах и небезопасно. На всем пути Федора сопровождали надоедливая мошкара, невеселые запахи и карагачи, в некоторых местах к ним присоединялись беспризорные дети и расшатанные взрослые, на площадях