Я прикладываю руки ко рту и громко зову:
– Джофре! Э-эй! Где ты, отшельник? Я вернулась!
Я прямо чувствую, как старый угрюмец пыхтит там, за ставнями, пытаясь придумать благовидный предлог, чтобы выпроводить меня восвояси. Не придется ли переживать такую же войну, как прошлым летом, когда я впервые приехала сюда? Если да, это поможет мне отвлечься от мыслей о Кристобале.
…о, будь оно все неладно. Даже в мыслях нельзя, нельзя мне произносить его имя. Там, где был свет, теперь только темнота, запах его смазанных какой-то блестящей гадостью волос, нарумяненные щеки, плотно сомкнутые тонкие губы, судорожные всхлипы его многочисленных братьев, сестер, дядюшек, тетушек, и я – сидящая на задней скамье в старинной душной церквушке, и мерный речитатив одетого в лиловую сутану священника… Темнота, ничего, кроме темноты.
И мой последний поцелуй, остывающий на его ледяном лбу.
Дверь хижины распахивается, старик спускается по грубо сколоченной лестнице, подходит. Он без шляпы, потемневшая от пота майка сползла с одного плеча, на левой брючине полосы подсохшей крови. Цепкие серые глаза ощупывают меня с ног до головы.
– А, это ты. Явилась.
Я крепко жму вроде бы нехотя протянутую навстречу широкую сухую ладонь и киваю на вещи:
– Как обещала. Поможешь?
Он хмыкает, легко вскидывает на плечо здоровенный ящик с бутылками питьевой воды и идет обратно. Бросает через плечо:
– Сумку свою тащи в дом сама. Не надорвешься.
Я так и делаю.
Свист Мамиты прерывает мою дремоту. Малыш Тонто радостно толкает меня носом в бок, я отвешиваю ему легкого пинка и здороваюсь с его родительницей.
«Рада, Молодой»
«И я рад, Мамита. Ты кормила его?»
«Да. Можем отправляться на охоту. В реке появились новорожденные черепахи»
Я издаю возбужденный свист и хлопаю грудными плавниками. Мамита выразительно прищелкивает и делает пируэт.
«Самая вкусная еда. Вкуснее только пираньи, но сейчас не их время. Так, Мамита?»
«Так, Молодой. Идем, это недалеко от перекрестка»
Мы выплываем из пещерки, жмурясь и отворачиваясь от косых, жгучих солнечных лучей. Мамита оборачивается и велит Тонто остаться в убежище. Он капризничает, бодает ее хвост, возмущенно свистит и хнычет. Она мгновенно принимает позу строгого запрета, и малыш возвращается.
Она плывет рядом, всплывает одновременно со мной, вдыхает, ныряет и уже под водой выразительно поводит головой.
«Я избаловала его. Наверное, я плохая мать…»
«Ты отличная мать, Мамита. Лучшая из всех, что я видел»
«Много ты матерей повидал на своем веку, Молодой»
И она стреляет в мою сторону такой яркой мыслеволной, что я захожусь в беззвучном свисте-смехе.
«Эй,