– Так что же он сидел в своей раковине, сам бы и отправился путешествовать, если так уж этого хотел, – заявил непоседливый мальчик, присоединившийся к Стеше, которой я рассказывала сказку, с намерением скормить ей незаметно тарелку супа.
– Он не мог, – стала объяснять малышу Стеша, едва проглотив очередную ложку супа, – он же моллюск, и ножек у него нет.
– Ножек нет?! – удивился мальчик. – А что же есть?
– Ничего нет, – опять ответила Стеша, уворачиваясь от следующей ложки, считая, должно быть, что просветительская деятельность много важнее насыщения собственного желудка.
– Тогда зачем о нём рассказывать сказку? – опять удивился малыш. – Лучше уж о корабле расскажите, это интересней.
О корабле, конечно, было бы интересней, кто же спорит. Но о моллюске достоверней. Разве, например, я не тот же самый моллюск, сидящий в своём домике и сквозь небольшую щёлку наблюдающий за миром. Эта щёлка раскрыта ровно настолько, чтобы мир со всеми его тревогами и опасностями не смог ворваться внутрь, а, подобно морской воде на отмели, лишь омывал домик, создавая иллюзию сопричастности с ним. А мечты, чудесные разноцветные мечты, они вполне заменяют опасный и непредсказуемый мир, и, что особенно приятно, они совершенно ручные: не оставляют тебя, как могут оставить друзья, и не предают, ходят за тобой подобно собаке, всё время готовой доверительно лизнуть руку. А мечтать можно и о корабле, плывущем в далёкие страны, главное, что в мечтах он обязательно вернётся.
– Моллюска жалко, – неожиданно заявляет Стеша вместе с последней ложкой супа, которую мне всё-таки удалось в неё влить, и на её глазах появляются слёзы, – он такой беспомощный.
– Его съедят, – уверенным голосом заявляет мальчик и добавляет со знанием дела: – Вот мои родители очень любят готовить моллюсков в соусе и говорят, что