Амана звали Эйхман. Психология небанального убийцы. Владимир Квитко

его роль в еврейских делах, поскольку это играло на его репутацию и соответствовало его интересам. Он всячески стимулировал свою популярность и способствовал ей. В некоторых случаях его связывали с делами, которые он не инициировал и не разрабатывал. Это касается, например, Мадагаскарского проекта. У Эйхмана был талант к саморекламе, что способствовало его популярности в нацистских кругах. Помимо того, что Эйхману нравилось быть в центре внимания, читать о себе в прессе, он и сам мнил себя пишущим человеком. В воспоминаниях он сообщал, что в мае 1942 года написал работу объёмом в сотню страниц под названием «Окончательное решение еврейского вопроса» и предложил её Гейдриху для публикации под его именем, но в июне Гейдриха в Праге убили английские агенты. В конце войны Эйхман сжёг эту рукопись. Однако сохранилась другая письменная продукция пера Эйхмана – рукопись под названием «Другие говорили – теперь я хочу говорить!», около ста страниц заметок и комментариев к книгам. По-видимому, существуют и другие авторские материалы, которые находятся в руках членов семьи Эйхмана. Для него содержание его записей, как можно предположить, в первую очередь служит цели самооправдания, обоснования правильности своих действий и поступков.

~

      Он умело налаживал отношения с коллегами, а некоторых из них называл друзьями. В Аргентине он сблизился с голландским нацистом, служившим в министерстве пропаганды рейха – Виллемом Сассеном, доверительные беседы с которым носили откровенный характер, были записаны на магнитофонную ленту и послужили ценным источником знания о личности Эйхмана, о его службе в гестапо и послевоенной жизни в Германии и Аргентине. Большинство его бывших сослуживцев и тех, кто был близко с ним знаком, находился в приятельских или дружеских отношениях, впоследствии отказывались признавать эту близость. Понятно, что после разгрома нацистской Германии популярность Эйхмана стала опасна как для него, так и для тех, кто имел с ним контакты. Помимо того, он, не раскаявшийся в своих деяниях, оставшийся тем же оберштурмбаннфюрером СС, что и до 8 мая 1945 года, представлял угрозу и новой государственности в Западной Германии, привлёкшей на службу многих бывших коллег Эйхмана, о которых он мог рассказать много такого, что, вероятно, заслуживало вмешательства органов юриспруденции.

      Эйхман обладал очень высокой самооценкой или же демонстрировал её как продукт реактивного образования. Он явно гордился своими достижениями, своим прошлым. По-видимому, в этом проявлялась сила его характера, которая помогла ему сыграть до конца, даже на эшафоте, последнюю роль – незаслуженно обвиняемого конторского служащего, диспетчера по пассажирским перевозкам, преданно любящего свои три главные страны: Австрию, Германию и Аргентину. Несомненно, он отличался и бахвальством, как правильно подметила Ханна Арендт. По-видимому, склонность к преувеличениям и даже ко лжи была устойчивой чертой его характера. Но всё же это было не пустое хвастовство – оно имело под собой некую