– Так она же вроде ничейная, – я сделал вид, что не понял наезда. – И почему неизвестно куда? Мы на берег ездили.
Директор осуждающе покачал головой.
– И никому ничего не сказали.
Ай-яй-яй! Он бы мне еще пальчиком погрозил.
– Алексей Петрович, дорогой вы мой, ну поймите же наконец. Здесь у нас – свои правила. И вы должны их соблюдать.
– Ладно, – без возражений согласился я. – Сделаем.
Но Сивке-Бурке и этого оказалось недостаточно. Только я собрался идти, как он тут же закопытил мне в спину:
– Если вам нужно куда-то уйти, уехать… я не знаю… Пожалуйста! Пишите расписку, образец висит на доске. Вы же видели, да?
– Не видел, – сказал я сквозь зубы. – Теперь буду знать.
Конечно, я видел. Еще до того как Голик мне плешь проел, дескать, теперь надо расписки по любому поводу писать. Вот интересно, а если мне в туалет приспичит? Тоже надо, да?
Ладно, может, я и сморозил слегка. Она все же на мне числится. Надо было написать, куда мы делись. Кто их знает, что они там могли вообразить.
Ну забыл!
Голик мне потом выдал серенаду. Ты, говорит, совсем, что ли, черт? Малую выкрал, хоть бы слово сказал! Серафимовну вон довел… можно сказать, до исступления.
Я только глаза закатил.
– А этой чего уже не жилось? Ей-то что за дело?
– Ну, – Голик пожал плечами, – переживала, видно. За Тоську твою.
Грозилась тебе башку отвинтить и в суп положить.
– Чего моя-то? – вяло огрызнулся я. – Нашли бабушку.
– Де душку-дедушку, – Голик, посмеиваясь, похлопал меня по плечу. – Пошли, давай, кинд… днепер ты мой недоделанный. Щей похлебаем.
«Киндднепер!» Вот же кол ходячий!
– Щи так щи, – подвел я черту под очередной бессмысленной беседой. – Хоть морду полощи.
Голик картинно вздохнул:
– И когда ты уже повзрослеешь?
ТАИСИЯ ПАВЛОВНА
Ну вот! Теперь нас, наверное, накажут. Хотя меня, может, и нет.
Я хотела пойти к директору и сказать, чтобы его не ругали. Это все я виновата. Я его к доче позвала!
Но пока шла, перехотела. Директор же сам большой! Значит, про дочу и так знает. А мы вот не знали, что так нельзя – без спроса уходить!
Я точно не знала. И он мне то же сказал: «Молчи, я сам разберусь».
Это когда мы только пришли и Серафимовну нашу встретили. Она как бросилась, чуть ли не со слезами. И давай меня обнимать.
– Миленькая моя, маленькая! – вот так.
«Ну-у-у… По росту, может, – мне сразу высвободиться захотелось. – Но чувствую я себя точно большой. Больше Лидочки! И даже Серафимовны. И вообще всех! То есть совсем уже старая. Как будто мне сто лет! Но все думают, что намного меньше».
– Я не маленькая! – сказала я, выпрямившись. – Видишь?
– Еще какая маленькая! – не поверила Серафимовна и повела меня кормить.
Это потому, что снаружи я никак не состарюсь!
Часть вторая
Человека долго рожать и растить, а убить – скорее