Сейчас он испытывал такое же состояние, как и его дружки, поймавшие перепела, над которыми он смеялся в молодости. Открыв глаза, он не смог собрать их в кучу, чтобы сконцентрировать взгляд. Поднявшись с постели, он сел на кровати, опустив ноги на пол, и стал ждать, когда голова перестанет кружиться. Как только головокружение стихло, вновь появилась сонливость, и веки начали закрывать глаза. Сомкнув глаза, он почувствовал, как голова вновь начинает кружиться, но не так сильно, как в лежачем положении. Он не заметил, как начал проваливаться в сон, но, как только тело расслабилось, его повело в сторону, от чего он вздрогнул и проснулся. Понимая, что он не сможет спать лёжа из-за головокружения и тошноты, он подстелил себе под спину подушку и облокотился на неё. В таком сидячем положении он промучился до самого обеда: засыпая, вздрагивая, просыпаясь, – и так по кругу.
В очередной раз вздрогнув, он проснулся и ощутил в воздухе запах, от которого он почувствовал, как страх, окутав его тело с головы до ног, начал проникать под кожу, сковывая внутренности ледяным ужасом. В воздухе, как и утром, угадывался стойкий аромат столовки, но более насыщенный. Ещё не успев, открыть глаза, он задним умом сообразил, что подошло обеденное время и в палату принесли еду. Он, словно подопытные собаки академика Павлова, исходящие слюной во время сирены, возвещавшей им о кормёжке, рефлексируя на запах, открыл глаза и со страхом осмотрелся.
– Уроды, пора жрать! – заорал один из санитаров.
Учитывая печальный утренний опыт, в этот раз он давился сам, без помощи санитара. На первое был отвратительный суп, в котором не было даже намёка на наваристость и специи. Пресный кипяток с небольшой кучкой варёных безвкусных овощей и мясных хрящей и жил, которые невозможно было разжевать, поэтому приходилось их проглатывать целиком. Если жидкое он кое-как смог в себя затолкать, отделавшись, как говориться всего лишь лёгким испугом, со вторым пришлось совсем туго. Картофельное пюре, в котором от корнеплода было только название, а по факту сухой крахмальный концентрат, разведённый либо пресным суповым бульоном, либо обычным кипятком. Пюре было полито подливой, которая и по цвету и по запаху напоминала содержимое прямой кишки.
Тут уже не обошлось без помощи санитара, который в несколько этапов запихал этот гастрономический шедевр в него, приговаривая после каждой ложки с довольной улыбкой:
– За маму! За папу!
В этот раз он не успел добежать до сортира, заблевав весь коридор от самой палаты до входа в туалет. Санитары сначала долго на него орали, подсовывая ему под нос свои огромные кулачища, а затем принесли швабру, тряпку, ведро и заставили вымыть полы во всём отделении. Борясь с ужасным самочувствием, он справился с уборкой ближе к вечеру.
Когда его оставили в покое, он вошёл в палату и устало