– Джордж, Джордж, подожди! Мне жаль, – говорит он.
– Мне тоже. Не каждый разрыв сопровождается счетом от врача. Я плохо себя чувствую.
– Разрыв?..
Повернувшись, я смотрю ему в глаза.
– Ты серьезно считаешь, что я останусь с тобой?
– Нет – конечно, не сегодня вечером.
Я в изумлении моргаю:
– Ты что, действительно сошел с ума? Это клинический случай? Все кончено, Робин, мы расстаемся. Неужели ты думаешь, что мы могли бы продолжить отношения после этого?
Робин делает паузу, затем говорит:
– Отношения? Мне… мне кажется, мы не были в отношениях?
Я так поражена, что требуется целая минута, чтобы сформулировать ответ.
Мне с трудом удается выдавить:
– …Что?
– Я полагал, что мы «встречаемся». – Робин изображает в воздухе кавычки. – Не думал, что у нас эксклюзив… что запрещается встречаться с другими людьми. Вся эта сцена не в моем… стиле.
Я вспыхиваю. Одно дело – сотворить со мной такое, и другое – взваливать на меня вину. Притворяться, будто это результат моих неразумных ожиданий.
– Мать твою, ты серьезно?! Ты хочешь вывернуться, притворившись, что наши отношения не существовали? Так врут дети. А дальше ты, как ребенок, закроешь лицо руками, считая, что я тебя не вижу?
Робин нарочито громко вздыхает, недоверчиво трясет головой, приглаживает волосы, обдумывая, что сказать дальше. Этот прием он использует на сцене. Господи, какое бесстыдство – выставлять на всеобщее обозрение член и яйца!
– Я никогда не видел тебя такой прежде, – бормочет он.
У меня снова отваливается челюсть.
– Может быть, мне уточнить, чего я никогда не видела прежде? Ты в своем уме?
Он подбоченивается: Мистер Разумный. Нет, сейчас он уже Мистер Оскорбленный.
– Разве я сказал или сделал что-то такое, что заставило тебя думать, будто я верю в моногамию? Совершенно уверен, я сказал, что не верю.
Я что-то невнятно бормочу. Он словно вор, которого поймали, когда он сунул руку в кассу, а он защищается, утверждая, что все не так, как кажется, и воровства не существует, потому что мы живем с ложными представлениями, созданными ЦРУ. Черт побери, я прихожу в ярость.
– Значит, вот какое у тебя оправдание? Ты думал, что мы оба свободны и можем заниматься сексом с другими?
– Ну да, Джорджина. Условия нашей связи никогда не обсуждались. Откуда же мне было знать, что ты думаешь иначе?
– Тогда зачем прятаться от меня, выключать свой телефон и делать это у меня за спиной?
– Но не тыкать же тебе это в лицо? Это плохие манеры, да? Ты бы вряд ли стерпела репортаж о том, когда и с кем.
– О, МАТЬ ТВОЮ! КАКОЙ ТЫ ЗАБОТЛИВЫЙ!
Мне нужно уйти отсюда, из этой токсичной атмосферы, и самой во всем разобраться.
Я открываю дверь на лестничную площадку и вижу пару лет тридцати