Идеи сыпались одна за другой, и каждая следующая нравилась мне больше предыдущей. Наконец, я ухватился за одну мысль, решив не размениваться по пустякам и не тянуться в небо за синицей. Но для реализации этого замысла мне необходимо доработать свой материал. Подробности, – сказал я себе, – нужны детали и больше подробностей!
В голове начинал вырисовываться план, состоящий из нескольких, но ключевых моментов. Во-первых, мне необходимо встретиться с бывшими коллегами Семена Павлихина, каждый из них мог рассказать свою отдельную и непредвзятую историю. Вторым пунктом обозначенного плана, я решил встретиться с заведующим отделением, под началом которого трудился бывший санитар и который принимал нового пациента, он же мог поведать мне о двух других санитарах, внезапно и добровольно расставшихся с жизнью.
Конечно, было бы очень хорошо найти свидетелей происшествия в автобусе, с чьих слов я мог бы красочно описать момент отрывания собственного уха. Не вдаваясь в подробности, я мог представить это и сам, используя воображение, выдумать и описать кровавую историю, в большинстве случаев я поступал именно так, впечатывая в статьи несуществующие фамилии. Но, если статья попадет в именитые издания, а именно так и я собирался поступить, потребуются неопровержимые доказательства, а не банальные пустые слова.
И главное – мне нужно встретиться с таинственным Рыжим, чутье подсказывало, что в этом деле он является ключом ко всему. Естественно, этого мой редактор в статье не напечатает, но и статья, в таком случае, предназначалась не ему. Откинувшись на скрипучую спинку домашнего кресла, я вытянул ноги и с удовольствием представил, как кидаю перед Геннадием Михайловичем заявление об уходе, сопровождая падающую на стол бумажку золотыми словами, – иди ты к черту, старый осел!
Я так глубоко погрузился в заветную мечту, что едва не упал со сломанного кресла, когда его спинка хрустнула и внезапно прогнулась под моей спиной. Пора было многое менять в своей жизни, начиная с этой рухляди, на которой я сидел и заканчивая главным редактором провинциальной газеты, да и свое захолустье я бы с удовольствием поменял на Москву!
В глубине души я понимал, что таким стремлением движут тщеславие и зависть, но кто бы смог против этого устоять? В памяти снова всплыл разговор с Геннадием Михайловичем, который случился два года назад. В тот момент я, молодой и неопытный, на полном серьезе поинтересовался у своего редактора – почему репортажи о происшествиях, написанные Кириллом, выходят всегда на первой полосе, а мои, которые ничем не хуже, он