всей ответственностью выбирала платье – серое, блестящее, ниже колен, идеально сидевшее на её стройном стане, – озадачилась красным лаком на ногтях, и даже тёмные волосы убрала в высокую безукоризненную бабетту а-ля Брижит Бардо. Пожалуй, на весь пансион не нашлось бы дамы краше в такой день. Мэгги, конечно, та ещё зануда, но сердце-то у неё доброе. Сколько она в своё время защищала сестёр от нападок одноклассниц в школе? Лучше Мэгги никто не умел пристыдить!

      За окном, где уже опустилась ночь, проскользнула тень машины, заезжавшей во двор, и свет от фар проник сквозь белые прозрачные занавески.

      – Хорошо хоть перестали бегать на чердак по ночам с тем мальчишкой. Мы с мамой ужаснулись, когда узнали. Ладно другие ничего не заметили, а то вашей репутации пришёл бы конец. О, это он! Джереми!

      – «Мы ужаснулись, когда узнали», – передразнила сестру Сесили и, убрав фотоаппарат в сумочку, снова достала его, сделала несколько щелчков сразу, – а вот это название лучше всех: «Брачные игры котов!».

      Джереми Лоуренса встречали с повышенным вниманием всего пансиона, которым он явно наслаждался, а его будущая свояченица честно задокументировала всё действо на верном Leica II. Вот он, зять – точно герой какого-то блокбастера про американскую мечту, – загорелый, улыбающийся янки в белом костюме-тройке с торчавшей из кармана бутоньеркой и таким сильным американским акцентом, что закладывало уши. Высокий, стройный, с аккуратной рыжеватой щетиной и добрыми карими глазами. Не мужчина, а мечта!

      – Мэгги Мей! Мэгги Мей, я прибыл! – крикнул он прямо с порога, сняв с макушки солнечные очки, и расставил руки в стороны. Мэгги с визгом бросилась жениху на шею, и он закружил её над землёй. Затем перецеловал в обе щеки всех без разбора – от тестя и тёщи до миссис Сазерленд, – а, когда очередь дошла до Сесили, она, сославшись на фотоаппарат, «чудом соскочила с крючка». Так быстро бежала, что чуть не опрокинула круглый столик с фруктами и зефиром.

      Мама убила бы её. Они же всё утро сервировали его с Эдной!

      – Нет-нет-нет, мистер Лоуренс. Видите? Я снимаю!

      – Не нужно стесняться, Сесили! – подмигивал он ей по-родственному, возвращаясь к столу. – Ты ведь мне как сестра.

       Первый кадр: Маргарет и Джереми пьют на брудершафт у фуршетных столиков, потом – мама говорит что-то зятю, прося его разрезать торт и какую-то ленточку, затем – взрыв хлопушки над их головами, конфетти и джаз.

      – Американцы – щедры как никто другой. Вы же знаете, друзья! – Сверкая белоснежной голливудской улыбкой, Джереми достал несколько шершавых зелёных банкнот из кармана и раздал по одной детишкам Россини под аплодисменты и свист постояльцев. Музыку как раз сделали тише. – Мне несложно быть благодетельным. Правда, душа моя?

      – Истина, – влюблённо вздохнула Маргарет. Сесили насмешливо вскинула брови. И жених, и его невеста те ещё эгоцентрики – а Джереми ещё и нарцисс! – но в том, что они безгранично любили друг друга, сомневаться не приходилось.

      – Я для всех привёз подарки, – продолжал зять,