Социология права. Андрей Медушевский

масс, согласно данному подходу, – ключ к объяснению их роли в кризисных ситуациях социальных потрясений и по отношению к власти (как это продемонстрировал впервые бонапартизм, установивший свое господство на внеидеологической, чисто прагматической основе). Идея о женской природе толпы, выдвинутая Г. Лебоном, объясняет склонность масс к примитивным идеям и сильным лидерам (155). Толпа, масса – это «социальное животное, которое оборвало привязывавший его повод». В толпе растворяются социальные, культурные различия и перегородки: она становится единым социальным целым, аккумулирующим волю индивидов к действию, воплощающему их социальные мечты. Это слепая сила, способная снести любые препятствия для достижения собственных целей, жестоких или героических. В ходе революций (таких как французская, русская и китайская) толпа может в одно мгновение уничтожить достижения целых столетий. Ошибкой демократических режимов и причиной их кризисов в XX в. было то, что они сохраняли веру в возможность рационального политического планирования, но не обращали внимания на иррациональность масс как психическую реальность. Иррациональное поведение присуще как революциям, так и контрреволюциям (156). Все эти наблюдения, сделанные на основании эмпирических исследований поведения больших групп людей в ходе революций или в тоталитарных режимах, ставят под сомнения основной исходный тезис анархизма, демонстрируя его неадекватность социальной и психологической реальности общества.

      Нельзя сказать, однако, что наивность этого представления и сила аргументов его критиков помешали его распространению в качестве постулатов различных революционных идеологий и партийных программ. Общим для них всех стала чрезвычайно опасная и разрушительная идея о возможности и даже желательности разрушения общества и государства без четкого представления о том, что будет после этого. Это «веселое разрушение культуры» опиралось прежде всего на анархистский идеал самоуправляющейся коммуны. Другой важный постулат данной идеологии, также получивший распространение в программах революционных партий, выражался в требовании отмены права и государства, что на практике привело к произволу и самосудам, фактически линчеванию толпой без суда «врагов народа». Отметим, что эти эксцессы были свойственны в равной мере парижским санкюлотам, революционным матросам Петрограда и китайским студентам в период Великой культурной революции. Разумеется, они опирались не столько на теоретические постулаты, сколько имели свой источник в социальной психологии революционных толп, о которой писали Г. Лебон и П.А. Сорокин (см. его «Социологию революции» и «Дальнюю дорогу») (157). Тем не менее, идеология анархизма не только не противоречит такой ее интерпретации, но как было показано, даже открывает для нее широкое пространство, в котором может быть реализована подобная «пропаганда действием» – от динамитной войны в Мексике до индивидуального террора народовольцев в России,