Бушевали над деревней майские грозы. Дули сильные ветры, и лили дожди. В одну из таких бурь накренилась старая черемуха, вся покрытая пышным белым цветом. Она нависала над дорогой, зацепившись за землю одним только корнем, и мужики свалили ее совсем, чтобы, упав, не покалечила никого из людей. Потом распилили ствол и унесли с дороги крепкие полешки, а желтые опилки и белые, увядающие цветы видны были на обочине совсем недолго: пока не смыл их через день следующий сильный дождь.
Последняя майская гроза была самой страшной. Ветер выл всю ночь, дождь хлестал так, что прогибалась крыша, гром гремел оглушительно и не переставая, и Алена смогла уснуть только под утро, когда ливень сменился нудной бесконечной моросью. Утро встретило ее теплом и тысячами радуг, отраженных в каплях дождя, что застыли на листьях.
–Видала, что на пруду-то делается? – спросила у нее соседская девчонка Глафира.
– Нет, а что?
– Ветлу-то повалило как есть! Вот тебе крест!
Сердце защемило. Алена побежала к пруду, у которого росла вековая, раскидистая ива, расходившаяся от корня на два мощных ствола. Алена любила забираться меж ними и, прислонившись спиной к одному, а ногами упершись в другой, смотреть на пруд, на поле за ним и на легкую дымку далекого леса.
Теперь же пруд словно осиротел: широкая крона, дававшая ему столько тени, не закрывала больше воды от жгучего солнца. Стволы, отломившись от корня, упали в разные стороны, длинные узкие листья, еще молоденькие и блестящие, быстро блекли, увядая, и только одна длинная ветвь купалась в воде пруда, похожая на волосы утопленницы.
Алена заплакала, прижимая к груди руки со сжатыми кулачками. Ей казалось, что все это неспроста, что гибелью своей деревья возвещают о большой беде, и только в глубине души жила надежда: а вдруг они уступают дорогу для новой, лучшей жизни, для необыкновенного счастья?
Прошли майские