– Отстань ты от меня, Варфоломей!
– Чего отстань, чего отстань?! Ну, Ален, лучше меня-то не найдешь! Ну за кого пойдешь-то? – и Варфоломей придвинулся ближе, обдал тяжелым чесночным запахом. Алена попятилась, прижалась спиной к забору.
– А может, ни за кого не пойду. Может, так и останусь – в девках! – подзадорила она. Уж кого-кого, а Варфоломея Алена совсем не боялась.
– Как это – в девках?! Бабе без мужа нельзя. Опять же – без детей не проживешь, тоскливо станет. Выходи за меня, Ален, а?
– Да зачем я тебе сдалась, такому красивому – пигалица?
– Ну и что, что маленькая. Ну и что! А запала ты мне в сердце, Аленка! Вот ей-богу не вру! Думать только о тебе и могу. Да ты не сомневайся, я не злой, я пальцем тебя не трону. Я ж тихий… разве что по пьяни, да и то меня хватает только чтоб песни орать. А чтобы пальцем кого, или во злобу впасть – ни-ни! Ты вон хоть мамку мою спроси.
– Не хочу я замуж, Варфоломей! Да и нет во мне ничего такого…
– Как нет, как нет? – он придвинулся, прижался всем телом, обхватил ее за талию огромными руками и, пока она слабо толкала его, пытаясь высвободиться, шептал ей, щекоча дыханием шею: – А глазищи твои синие? А фигура? А голос? Как скажешь слово, у меня прям сердце заходится… Давно про вас, про девок Сергеевых, говорят, что вы сердце с мясом из груди вынимаете, а почувствовал я это только сейчас. Выходи за меня, Ален! Семнадцать лет тебе уже – самая стать.
И тут Алена вывернулась из его рук и резво отскочила в сторону.
– Охолонись, Варфоломеюшко! – крикнула она, хохоча, и быстро побежала к дому. Он рванулся было за ней, но понял: не догонит – и, обреченно вздохнув, поплелся назад, к околице, туда, где парни зажгли огромный костер.
Следующий день был трудным и жарким. Небо к обеду выцвело, стало бледным, как многожды стираный сарафан, травы склонились к земле и источали удушающие ароматы. Алена с сестрами: старшей, Аграфеной, и средней, Лизаветой, – работала в огороде. Они пропалывали грядки, наполняли сорняками ведра и высыпали их в компостную яму на заднем дворе. Когда на жаре становилось дурно, садились под яблоню в тень, пили прохладный, приготовленный тетушкой квас. Сестры болтали между собой, а Алена им не мешала: слишком мало находилось у них общих тем. Глядя в небо, она гадала, что за птица кружит там, в блеклой вышине? Ей казалось, что это – сокол, и когда послышался с неба протяжный клекот, Алена обрадовалась, что угадала верно.
Вечером, выйдя из дома, она снова наткнулась на умоляющий, несчастный взгляд Варфоломея. Он сидел на завалинке у соседского дома и, видно, поджидал ее, сгорбившись, стараясь казаться меньше, чем есть на самом деле. Увидев его, Аленка фыркнула и отправилась не туда, где собиралась вечерами вся деревня, а совсем в другую сторону, то ли показывая, что компания ей не нужна, то ли стремясь доказать, что не такая уж она и трусиха.
В полях было темно. Серебрились под луной покрытые росою травы, где-то вдалеке мерцал огонь – там жгли костры маленькие