– Господи! – перекрестилась крючочница, увидев лежавшего на полу ростовщика, вокруг которого растекалась лужицей кровь.
– Что? Сдох? – уточнил Кешка.
– Дохнут кошки с собаками… Люди Богу душу отдают…
– Он уже отдал душу?
Фроська осторожно потрогала крюком тело ростовщика.
– Кажись, да. Сходи-ка парадную дверь на цепочку запри. А я пока…
Фроська размахнулась палкой и ударила крюком по одной из витрин.
– Нас же в тюрьму посадят! – испугался Кешка.
– А кто на нас подумает? Никто и не видал, как мы в дом зашли.
Фроська сняла заплечный мешок и стала запихивать в него заклады. Кешка сбегал к двери и закрыл её.
– Дай-ка свой горбовик, – велела ему мать, когда он вернулся в столовую.
Кешка стянул заплечный мешок и кинул ей, не сводя глаз с Александра Ивановича – он вдруг заметил, что положение правой руки ростовщика изменилось: когда они только зашли, она была выпрямлена, а теперь согнута.
– Кажись, жив, – испуганно пробормотал Кешка.
– Когда кажется, крестись …
– Кто тут? – прошептал ростовщик.
– Ой! И вправду жив! Что ж теперь будет? – испугалась крючочница.
– Фроська, ты? – прохрипел Чванов.
– Да.
– Подойди.
Крючочница с опаской приблизилась.
– Сыну… передай… медальоны… листики на березе… шифр… Поняла? – произнес умирающий.
– Шифер на березе, чего тут непонятного?
– Передай, Толька за ними… – закончить ростовщик не смог. Правая его рука снова разогнулась, и он затих навсегда.
– Теперь точно Богу душу отдал, – перекрестился Кешка.
– Ну что встал как вкопанный? – закричала Фроська, уже успевшая разбить и обчистить все витрины. – Оглядись, что бы ещё прихватить.
Кешка, схватив венский стул, подбежал к киоту.
В каждом доме, где жили православные, имелась полка с иконами, которая называлась киотом.
– А ты у меня голова! – похвалила Кешку мать. – Оклады-то на иконах какие богатые. Дай-ка их сюда.
Забравшись на стул, Кешка стал подавать иконы, а Фроська – складывать в мешок.
– Ты там ещё пошуруй. За иконами часто самое ценное прячут, – велела мать.
Он послушался и действительно обнаружил в глубине киота нечто круглое на цепочке. Нажав на кнопку медальона, он открыл его и в свете неугасимой лампады, горевшей на киоте, увидел вложенную в него картинку, а на ней офицера, а за ним березу, на ветках которой желтели листочки.
«Медальон… листочки… шифер», – пронеслись в голове последние слова Чванова.
– Ну что там? – спросила Фроська.
– Вроде ничего, – соврал Кешка.
– Тогда слезай. Тикать отсюда пора.
Кешка спрыгнул со стула, незаметно для Фроськи сунув медальон в карман штанов.
– Всё, пошли, – сказала Фроська. – Не дай Бог кухарка с рынка вернется…
Кухарку Чванова,