Александр Иванович приоткрыл дверцу буфета:
– Нет. Должно быть, в столе…
Быстро подошел к нему, открыл нужный ящик и вытащил револьвер:
– А вот и он. Теперь клади деньги обратно в шкап. Быстро! И нож туда же.
Дерзкий, сплюнув на ковер, с презрением глянул на брата:
– Как сволочью был, так сволочью и остался.
– С волками жить – по-волчьи выть, – с самодовольной улыбкой ответил ростовщик. – Пора тебе, Толик, обратно в Сибирь. И на сей раз уж я не поскуплюсь, будь уверен. Заплачу тюремщикам, чтобы глядели за тобой в оба. Сгниешь там заживо.
– А ежели секрет медальонов открою?
– Какой ещё секрет?
– Отец в них зашифровал, где спрятано наше наследство.
– Не говори ерунды. Наследство украл Васька…
– Если бы он украл, я бы в Нерчинске его не встретил. С такими деньжищами с каторги сбежать – плевое дело.
– Васька до сих пор жив?
– Да. И побожился, что денег отцовских не брал. Папашка наш, – Дерзкий кивнул на портрет, – их спрятал…
– Где?
– Так я тебе и сказал. Сперва поклянись, что не выдашь меня властям и что деньги поделим поровну.
Ростовщик задумался. Дерзкий видел по глазам брата, какая нешуточная борьба между лютой ненавистью и жадностью происходит в его душе. Как и рассчитывал преступник, алчность победила.
– Хорошо, клянусь. Говори, в чем секрет.
Орудием труда крючочникам служил трехзубый крюк, ввинченный в палку от метлы. Им они шуровали в мусорных кучах, отделяя от объедков ценные, по их мнению, вещи: обрывки тканей, обглоданные кости, бутылки и железки. Найденное тряпичники складывали в холщовые мешки, что висели у них за плечами, и вечером, вернувшись домой, сортировали их по кучкам, чтобы затем сбыть скупщику. Тот же, собрав хлам от полусотни крючочников, продавал его на переработку: ткани шли на производство бумаги, кости – на изготовление клея, металлы в переплавку, бутылки возвращались в трактир.
Но иногда в кучах мусора крючочникам попадались более ценные вещи: изношенный костюм или платье, которое можно было перелицевать, – их сбывали портным, стоптанные до дыр сапоги или туфли продавали сапожникам. А вот потерянные из-за прогнившей веревки нательные крестики крючочники относили ювелирам или ростовщикам.
Как раз накануне, в субботу 16 августа 1873 года, десятилетний Кешка, сын Фроськи-крючочницы, нашел в одном из дворов Свечного переулка золотой крестик.
– Сдадим Александру Иванычу, – сходу решила его мать. – Полтинник за него точно даст.
– А конфект мне за крестик купишь? – уточнил Кешка, как и все ребятишки обожавший сладкое.
– Ещё чего? За угол ещё не плочено…
Кешка с мамкой снимали для жилья угол в комнате портного Иванова.
– Тогда требуй с ростовщика не полтинник, а рупь…
– Не даст. Ни в жизнь не даст.
– Он-то даст. Только ты обмануть меня хочешь и второй полтинник пропить, – догадался Кешка и решительно