– То у людей. У химических элементов всё иначе. Ладно, дорогой коллега, огромное спасибо, что помогли. А теперь, извините, нужно всё обдумать…
– Извините, профессор, но я ведь к вам по делу. Тоже нуждаюсь в помощи. Буфетчик один водку разбавляет. Как бы его изобличить?
– Проще простого. Отградуируйте под спирт обычный ареометр…
– Что, что? Признаться, ни слова не понял…
– Тогда подарю свой.
– Так разбавляешь или нет? – повторил замолчавшему половому вопрос Крутилин.
– Ещё как разбавляет! – крикнул кто-то из посетителей.
– Ну, тогда пойдём поговорим, – велел Иван Дмитриевич половому, очень довольный нежданной с ним встречей.
Прогнав с кухни повара, мужчины уселись на табуреты.
– Ты ведь мирового судью уверял, что больше разбавлять не будешь, – напомнил Ливерову Иван Дмитриевич.
– Простите, простите ещё раз. Дайте ещё один шанс.
– Ну, раз просишь, изволь, дам. Если честно на мои вопросы ответишь.
– Весь во внимании.
– Вчера утром у тебя дворник из соседнего дома пьянствовал.
– Прокопий? Да, было дело, он у нас завсегдатай.
– И с кем он вчера пил?
Ливеров задумался. Половые с полицейскими откровенничали редко. Слишком уж опасно. Полиция-то уйдет восвояси, а вот искомый ею посетитель может зайти вновь и за длинный язык накостылять по шее. А то и зарезать… Оська Хвастун, конечно, рыбешка мелкая и неопасная, но вот мужик, с которым он вчера сидел, ножик в бок точно может засунуть…
– Что молчишь? Или в тюрьму опять хочешь? – решил подстегнуть откровения Ливерова Крутилин.
– Простите… Народу каждый день столько. Разве всех упомнишь?
Крутилин достал фотографическую карточку Оськи Губского по кличке Хвастун:
– С ним?
– Так вы все уже знаете? – поразился Ливеров.
– А ты как думал? Так что говори мне правду. Если соврешь – решетки тебе не миновать. Они вместе пришли?
– Нет. Оська явился к открытию.
– В одиночку?
– Нет. С Колючим.
– Кто такой?
– Не знаю. Это я его так прозвал. Потому что взгляд такой, что кровь стынет. Будто не живой человек глядит, а покойник.
Крутилин понимающе кивнул. Подобные глаза он видел, и не раз. У сбежавших с каторги. Потому что каторга хуже ада.
– Опиши его…
– Лет тридцати – тридцати пяти, одет в заношенный армяк, волос длинный, тонкий, цвета соли с перцем, борода того же цвета, длинная, давно не стриженная, глаза карие. Последние дни он каждый день к открытию приходил. Садился вон за тот столик у окошка и заказывал себе чай. Где-то в одиннадцать утра уходил. А вчера вдруг пришел с Оськой. Опять же сидели до одиннадцати. Пили опять же чай. Потом расплатились, ушли, но Оська буквально через пару минут вернулся. Но уже не с Колючим, а с дворником. С ним пили водку. И не возле окна, а в глубине трактира. Прокопий быстро надрался. А потом в трактир снова зашел Колючий. Садиться не стал. Просто зашел и сразу вышел. Оська