Егору тут же вспомнился его учитель столярного мастерства, Алексей Силантьевич: «Рубанок – он должен идти прямехонько, с самого начала доски, нежно, как по маслу. И стружечка должна быть длинной, ровненькой и завиваться, как кудри у лярвы. Знаешь стишок? Кудри вьются, кудри вьются…»
Стряхнув воспоминание, Егор тихонько обвел взглядом присутствующих. Все слушали, затаив дыхание. Рассказчика никто не торопил и не пытался перебить. А тот мечтательно прикрыл глаза, уменьшенные круглыми линзами, и слегка покачивал головой, причмокивая и продолжая свою терзающую душу историю. Такие подробные, с кучей деталей, рассказы о далекой счастливой береговой жизни всегда шли в море «на ура». Тем более, что далеко не у всех эта береговая жизнь была обустроена.
– И кладешь такой ломтик на кусочек ржаного хлеба. И наливаешь в стопочку водочку. До самых-самых краев. И тоже не ледяную, а только холодную. И подносишь ее к губам… И не кидаешь в себя, а именно пьешь, чтобы прочувствовать вкус. А она немножечко тягучая оттого, что холодная. И допиваешь до дна, и закусываешь сальцом, а потом впиваешься зубами в соленый помидор, обязательно бочковой…
Рассказ прервался, потому что корабль вдруг слегка вздрогнул, и со всех сторон зазвучало явственное, непрекращающееся: «Ш-ш-ш-ш-ш!»
Капитан вскочил с белым, как мел, лицом и вылетел из каюты. Все настороженно переглянулись.
– Во, кэп штурвал крутит! – сказал дед, расслабленно откинувшись на спинку дивана и наблюдая за курсометром на стене каюты. Стрелка прибора гуляла то в одну, то в другую сторону.
Через несколько минут капитан вернулся. На часах было без пяти полночь.
– Все в порядке, – успокоил он. – Наливайте, а то Новый год пропустим!
– Что это было? – спросил Егор.
– Во льды, твою мать, влетели. Сильный северо-восточный ветер. Произошла большая подвижка льда. А мы же, хоть судно и усиленного ледового класса, но все ж таки – не ледокол. Маленько сдрейфил. Но лед слабенький, молодой, без торосов. Ничего, уже вышли на открытую воду. С Новым годом, товарищи!
Врач принесла с собой почти полный чайник спирта, так что праздник удался. Передерий даже умудрился, присаживаясь после тоста, промахнуться мимо стула и некоторое время сидел на полу, глядя сквозь запотевшие круглые линзы на красную картофелину своего носа и не понимая, что произошло. Это вызвало взрыв веселья. Падение снисходительно списали на стул, сместившийся от качки.
Утром Егор сквозь сон услышал гул траловых лебедок. С трудом разлепив веки, он посмотрел на часы – ровно восемь. Капитан слово сдержал.
Если смотреть со стороны – мы будто играем,
Когда по палубе мерзлой ползут ваера.
«Трал за борт! Доски пошли! Потравим, потравим…»
И только в лицо снег, или соль бросят ветра.
Рыбацкому Богу молитесь, жены,
Чтоб