Именно здесь, в Сен-Клу, Карл Десятый второго дня подписал четыре ордонанса[9]. Введение цензуры, роспуск недавно избранной палаты депутатов, ограничение избирательного права – таково было содержание документов, призванных укрепить королевскую власть, чья сила была изрядно подорвана дерзостью парламента и свободолюбием народа. Вчера указы появились в газетах. И сегодня Карл, скрывая волнение, принимал у себя в кабинете доклад о реакции общества на ордонансы. Докладывал министр внутренних дел граф Лабурдоннэ.
– Увы, ваше величество, события развиваются так, как и следовало ожидать, то есть наихудшим образом, – бесстрастно говорил граф, застывший в почтительной позе.
Одному богу известно, чего стоило это внешнее спокойствие. Больше всего министру сейчас хотелось ударить кулаком по столу и заорать, что он предупреждал, что он был против этих ордонансов, что закручивание политических гаек – прямой путь к новой революции, когда и старая-то с её ужасами не забыта.
– Я жду подробностей, – решительно сказал Карл.
– Слушаюсь, ваше величество… С утра, после выхода газет с документами, в центре Парижа начал толпиться народ. Студенты Сорбонны в количестве нескольких сотен человек устроили демонстрацию протеста против ордонансов. Сейчас город фактически во власти возмущённых парижан. Лувр и Тюильри блокированы. Приехать к вам я смог лишь с трудом. Да и, откровенно говоря, разъезжать сейчас по Парижу небезопасно. Люди вооружаются. Появились первые баррикады.
Карл стиснул зубы – до желваков, до скрежета.
– О, французы! Когда же вы набунтуетесь? – пробормотал еле слышно. И уже громко спросил: – Что Полиньяк[10]? Каковы его действия?
Лабурдоннэ помедлил. Предстояло сообщить самое неприятное… нет, не так: самое плохое. Опасное.
– Герцог действовал решительно, – сказал нехотя. – По его приказу на улицы вывели войска с приказом рассеять бунтовщиков. Однако народ сопротивляется, и сопротивляется яростно. Фактически в городе начались бои. С обеих сторон есть убитые и раненые. И что хуже всего…
– Ну, говорите же!
– Мои агенты докладывают, что в некоторых районах Парижа солдаты братаются с бунтовщиками и переходят на их сторону. Таких случаев уже много.
Не веря собственными ушам, король приподнялся.
– Что? – придушенно вскрикнул он. – Мои войска мне изменяют? После всего, что я сделал для армии? Этого не может быть!
– Но это так, ваше величество. Боюсь, вы переоценили верность армии.
Карл упал в кресло и закрыл лицо руками.
Министр, не спавший