Настенька, узнав о поездке мужа во Францию, возликовала и запросилась вместе с ним. Очень ей хотелось в Париж – великий город, чьи модные и парфюмерные магазины знамениты на весь мир. Сергей и рад бы, тем более что участие супруги в официальном визите протоколу вполне соответствует. Но тут, как на грех, разболелась Авдотья Семёновна, двоюродная Настина бабушка, жившая вместе с Белозёровыми. И получилось, что не на кого оставить детей – Сашеньку, Костика и, главное, двухлетнего Петрушу.
– Езжай один, – со вздохом сказала Настенька. – Не до Парижа мне теперь. И дети, и бабушка…
– А давай осенью просто так съездим, без всякой выставки, – предложил Сергей, сам огорчённый.
– Хорошо бы… И смотри мне, гусар, веди себя там прилично.
С этими словами Настенька строго посмотрела на мужа снизу вверх и погрозила кулачком. Кулачок сей был мигом перехвачен и расцелован.
– Вы, собственно, о чём, госпожа президентша?
– Да уж известно о чём, яхонтовый мой. Парижские кокотки, кафешантаны и прочие соблазны нехорошие. Наслышана, а как же…
– Да ни в жизнь, – страшным голосом заверил Сергей. – Где уж мне, подкаблучнику? Я существо кроткое, безответное.
Статный, широкоплечий, с лихим пшеничным чубом и пышными усами вразлёт, Белозёров подкаблучника вовсе не напоминал – и всё-таки чуточку был им. В том смысле, что влюбился в будущую жену с её чистой хрупкой красотой и родниковой душою однажды и навсегда. Соблазнов у бывшего гусара хватало, таково уж мужское бытие, однако Сергей ни разу не позволил себе разменять чувство к Настеньке на интрижки.
А Настенька, в свою очередь, безоговорочно верила Сергею во всём. Хотя… ну, как не ревновать сильного, талантливого и восхитительно синеглазого мужа? Она и ревновала – про себя. Ревновала и верила. Верила и ревновала.
Обсуждать поездку они продолжили в спальне. Разговаривали до тех пор, пока стало не до разговоров…
А может, и к лучшему, что Настенька не поедет с ним во Францию? Уж очень тяжёлое впечатление оставил разговор с Ефимовым.
Сергей вспомнил рассказ камергера Лаврентьева, чей портрет написал год назад. Незадолго до этого Лаврентьев побывал в Париже, проехал в Бордо и Марсель, дегустировал коньяк в Коньяке и пил шампанское в Шампани, – словом, совершил обстоятельный вояж. Увы, говорил он, в сущности, о том же, что и Ефимов. Франция прекрасна, кто спорит? Но чувствовалось, что французы относятся к русским свысока, даром что в магазинах и гостиницах с удовольствием берут их деньги. Несколько раз, по словам Лаврентьева, довелось столкнуться и с откровенной враждебностью…
Впрочем, по мере приближения поездки настроение повышалось. За день до отъезда Сергей подумал, что Ефимов всё-таки краски сгущает. А уже на вокзале, садясь в спальное купе, решил, что не так страшен чёрт, как его малюют.
Прямой