– Марин, скажи ему, чтобы отвёл детей! – прорычал я, потому что мне всё надоело.
Если бы не дочь, давно бы плюнул на весь политес и выложил бы как есть, а там пусть разбираются.
– Слышь, я, вообще-то, тут стою! Если хочешь что-то сказать, говори мне, – взъелся Андрюша.
Ох ты, ох ты, какие мы горячие!
– Бля! – Тормоза меня уже не держали. – Что тебе непонятно? Если прошу отвести детей, значит, нужно сказать что-то, не предназначенное для их ушей! Это слишком сложно для тебя?
– Сева! Ты нарочно это делаешь? – перешла в атаку бывшая. – Если забыл, то я напомню: мы – в разводе. Не нравятся мои знакомые? Твои проблемы!
– Да ёпт, при чём тут это! Мне вообще похеру, с кем ты трах… с кем встречаешься! Сука, вы можете понять, что есть вещи, которые дети не должны слышать?!
– Да что случилось-то? – вмешалась её сестра, пока Марина вполголоса уговаривала своего ревнивого дружка успокоиться.
Тот явно готов был выяснить всё прямо сейчас и, откровенно говоря, я бы не возражал. Сбросил бы, так сказать, напряжение последних часов. Если бы не одно важное но.
– Я… в общем, зашёл чисто Полинку проведать, – зачем-то начал я издалека, когда детей всё-таки отвели в сторонку. – А тут такое, и воды нет, и электричества. Думаю, надо хоть на костре, что ли… Я привёз её вещи. И еды купил, удалось…
– Ты за этим просил его отойти? – раздражённо фыркнула Марина.
Я понял, что дальше оттягивать невозможно.
– Нет, не за этим. В общем, насчёт мамы… – Смотреть в глаза не получалось.
– Господи, что? – ахнула Марина, прижимая ладони к губам, как всегда делала, когда боялась услышать что-то неприятное.
– Мне очень жаль, но…
– Да говори уже! – выкрикнула её сестра.
Набрав полную грудь воздуха, я вывалил:
– Она умерла. Мне жаль. Правда жаль.
Глава 4
Небо полыхало. Картина была поистине завораживающей, величественной в своей дикой, природной мощи. Но по-настоящему проникнуться ею мешали обстоятельства. Сполохи белого северного сияния превратили ночь в день, и я, разумеется, был далеко не единственным, кто припал к окну. Но если у кого-то это явление вызвало восторг или благоговейный трепет, то я смотрел на сияние почти без эмоций. Треволнения сегодняшнего бесконечно длинного дня, чисто физическая усталость и непроходящая тяжесть в затылке загнали меня в такую глубокую прострации, что мне было уже плевать, что там творится на небесах.
Сёстры так ничего и не решили – что делать с мамой, вернее, с её телом. Уходить ли им из квартиры, и если уходить, то куда? К их горю примешивалась тревога за оставшихся родных – неизвестно, что с отцом и с Романом. Бывший тесть – мужик ещё крепкий – служил в какой-то конторе охранником-вахтёром. Его смена закончилась в семь вечера, и всех мучил вопрос – пошёл ли он домой или остался на объекте до утра? Та же история с Ромой. Тот трудился мастером