6. Самостоятельное изучение немецкой науки;
первая должность придворного мастера; заботы о пропитании.
Таким образом, он покончил с ивритской ученостью и устремился к достойной ее названия немецкой учености. В середине зимы он отправился пешком в один из соседних городов, где у главного раввина должны были быть немецкие книги. В конце концов, однажды он уже прошел 30 миль пешком только для того, чтобы увидеть еврейскую книгу аристотелевского содержания X века. Главный раввин, к которому никто никогда не обращался с подобной просьбой, одолжил любознательному человеку, среди прочего, «Физику» Штюрма. Чешуя спала с глаз обладателя новых сокровищ, когда он изучал этот труд дома, когда узнал, как образуются роса, дождь, гроза и тому подобное. С помощью медицинских книг, в том числе особенно анатомических и медицинских словарей, он даже выписывает рецепты и начинает лечить как врач.
В соответствии со своим строгим воспитанием, Маймон и сам был очень набожным в ранней юности, как он уверяет нас. Но часто случается так, что там, где наука вступает в такую внезапную и неопосредованную оппозицию к строгому религиозному воспитанию, она также разрушает прочные основы последнего и перебарщивает с просвещением. Маймону предстояло испытать это на себе. Он стал несносным вольнодумцем, выражавшим свои взгляды самым безжалостным образом и тем самым вызывавшим обиды в своей общине, особенно среди начальства. В своих взглядах он утвердился благодаря тому, что нашел сокурсника, разделявшего его взгляды. Его звали Мозес Лапидот, он был того же возраста и почти в тех же внешних обстоятельствах. Только у него не было ранних научных наклонностей нашего Маймона, а были наклонности к умозрению, а также большая проницательность и сила суждения. В отличие от нашего философа, он не хотел идти дальше, чем мог достичь своим здравым смыслом. Эти близкие друзья вели самые горячие беседы о делах сердечных, особенно о религии и морали. Но и этому восторженному общению пришел конец. Когда оба женились и браки стали одинаково плодовитыми, каждому из них пришлось занять должность придворного, чтобы прокормить семью. В результате они часто полностью разлучались и могли быть вместе лишь несколько недель в году.
Первая должность придворного мастера Меймона находилась в часе езды от его дома. Он дает следующее описание:
«Бедность, невежество и грубость образа жизни, который здесь царил, были неописуемы. Сам арендатор был мужчиной лет пятидесяти, все лицо которого было покрыто волосами и заканчивалось грязной, густой, черной бородой, язык которого представлял собой какое-то бормотание и был понятен только крестьянам, с которыми он ежедневно общался. Он не только не мог говорить на иврите, он не мог произнести ни одного слова