– Юля… С той компанией он уже не имеет дела?
– Вроде нет… Баба Сима успела ему мозги прочистить. Ну и я немного повлияла, наверное… Двое оттуда уже в колонии, знаете?
– За что?
– Киоск кожгалантереи взломали.
– Красота! – горько сказала Марина.
– Они бы и Сашку потянули – слава богу, у него тогда был перелом руки…
– Да? А если бы…
– Нет! – почти вскрикнула Юля. – Я не то хотела сказать, он и со здоровой рукой не пошел бы! Верите?
– Я-то ему готова верить. Он мне – нет…
– Мы вас знаем три года, а он – один. И после всего, что было, трудно ему причалить к нам…
– Я о том и говорю. Собираетесь вы у меня, ревнует он тебя ко мне… Ревнует, не спорь! Только напрасно, объясни ему. Я могу написать на своей двери аршинными буквами: «Все, кому интересно, – добро пожаловать!»
– Я понимаю… А как сделать, чтоб ему интересно стало?
– Ну и вопросик… Я ж не волшебник, Юлька, я только учусь…
…А еще они гуляли по лесу. Слушали капустный хруст снега под ногами, высматривали обещанных белок. Дергали ветки, чтобы по-братски уронить снег на голову зазевавшемуся «ближнему». Антошку тащили и развлекали по очереди, и никому он не был в тягость.
И была такая подходящая опушка, где Марина попросила:
– Таня! Почитай-ка нам.
– Стихи? Прозу? Басню? Монолог? – тотчас перебрала она весь ассортимент, с которым собиралась поступать в актрисы.
– Стихи.
– Пожалуйста. Ну, допустим, вот это. Называется – «Из детства»:
Я маленький, горло в ангине.
За окнами падает снег.
И папа поет мне: «Как ныне
Сбирается вещий Олег…»
Я слушаю песню и плачу,
Рыданье в подушке душу,
И слезы постыдные прячу,
И дальше, и дальше прошу.
Осеннею мухой квартира
Дремотно жужжит за стеной.
И плачу над бренностью мира
Я маленький, глупый, больной.
– Хорошо, – вздохнула Марина и посмотрела на Майданова. Тот, наморщив нос, спросил:
– Над чем он плачет? «Над бренностью» – это как?
– Над тем, что все проходит на свете, ничто не вечно.
– Ну правильно, – согласился Майданов мрачно. – Человеку это всегда обидно. Хоть маленькому, хоть какому.
– Даже мне понравилось, – заявил Адамян. – Странная вещь: информация ведь минимальная, так? Ничего нового, ошеломительного не сообщается. А действует!
Марина взяла его шапку за оба уха, надвинула на глаза:
– Женька, ты чудовище! Ну можно ли думать о количестве информации, когда тебе читают стихи?
– По-моему, за этим стихотворением моих данных совсем не видно. Они как бы не нужны, – пожаловалась Таня.
Майданов сплюнул.