Отошла от их парты и вдруг наткнулась – как на ежа, как на «финку»! – на злобный, откровенно злобный взгляд из-под давно не стриженных черных волос. Саша Майданов. Что это с ним?
«Нет, я не оптимист – размашисто написано у Майданова. – А почему – это мое личное дело».
Когда Марина Максимовна подошла к нему, он сгреб все листки, скомкал их, сплющил в кулаке. И вид у него – просто опасный.
– Ты что, Саша?
– Ничего… Не обязан я это писать. И не буду. – Он сомкнул свои редкостно ровные зубы.
– И не надо! Из-под палки на такие темы не пишут. Но зачем так скулами играть?
В глаза он не смотрит, юмористического ее тона не принимает:
– Меня это не спросят нигде… Ни в каких программах этого нет, значит – неправильно!
– Что неправильно?
– Все! Лишнее это, только голову забивать…
Класс настороженно слушает этот диалог, хотя Марина Максимовна говорит тихо, с одним только Сашей:
– А вот у поэта Светлова была другая позиция. Он сказал: «Я легко обойдусь без необходимого, но я не могу без лишнего».
Майданов гнул свое:
– Это его дело.
– Да что вы с ним разговариваете, Марина Максимовна? – не выдержала Юля Баюшкина. – Гоните его!
Юля была в этом деле не только сторонним наблюдателем, как могло показаться.
– Гоните меня! – как эхо, отозвался Майданов и пошел на выход. Скомканным бумагам придал вид букета и положил на учительский стол.
В тишине за Майдановым вышел Алеша Смородин. Там, в коридоре, перехватил его руку у локтя и сказал:
– Сделай мне одолжение: забери свой мусор и извинись.
Майданов на секунду оторопел от ледяной корректности этих слов, потом сказал: «Еще чего!» – и, вырываясь, мазанул Алешу рукавом по лицу, по очкам. Очки упали, брызнуло стекло.
– Извиниться, говоришь? Я извиняюсь! – сказал Майданов Смородину, у которого сразу сделалось беспомощное и напряженное лицо. – Не будешь лезть под горячую руку…
Тут кто-то запихнул ему за шиворот его бумажный букет. Развернувшись, чтобы ударить, он увидел Юлю Баюшкину. Она негромко уронила:
– Все, Майданов. Ко мне – не подходи.
Да, она имела власть над майдановским существованием – он ссутулился и потух.
Назаров шел по коридору с записной книжечкой. Дверь химического кабинета открылась: урока там не было, и Назарова окликнула Эмма Павловна, химичка:
– Кирилл Алексеич!
– Да?
– Вы ничего мне не скажете? Ни словечка? – Назарову показалось, что с ним кокетничают.
– Виноват, Эмма Павловна, но по одному уроку судить нельзя…
Эмма Павловна – молодая блондинка со сложной прической, завидным цветом лица и крупными клипсами. Она пошла рядом с Назаровым.
– Я понимаю… Я там кое-что скомкала… Трудно, знаете, когда на уроке сидит мужчина с таким пронзительным взором!
Он что-то промычал.
– Да еще класс тяжелый, развинченный.