Именно это Деррик Ричардс предложил на вечеринке: всем сыграть в «русскую рулетку». Трентон отмалчивался, как обычно, и надеялся, что никто не заметит, что он не будет участвовать. Деррик был таким ослом, что стал играть. Да и его идиоты-дружки тоже. К счастью, он так напился, что не удержал равновесие, споткнулся в момент выстрела, и пуля угодила в окно. Потом кто-то отобрал у него пистолет, и все играли в карты на раздевание, не обращая внимания на то, что на улице стоял декабрь, и снег залетал сквозь пробитое стекло.
Он услышал смех наверху и быстро засунул пистолет обратно в ящик отцовского стола, где и обнаружил его после того, как Минна случайно о нем упомянула. Хотя, может, и не случайно. Может, она знала, что он собирается сделать, и подталкивала его к этому. Вполне возможно. Нет ничего хуже, чем быть прыщавым фриком с сестрой типа Минны. Наверное, она знает, что он все еще девственник.
Если бы она только знала правду! Он даже ни разу не целовался! Ну, по крайней мере, так, чтобы это считалось за настоящий поцелуй.
Смех затих. Может, ему показалось. Прошлой ночью, перед тем, как заснуть, он слышал тихие шепотки и женские голоса в поскрипывании половиц. Он бы винил во всем обезболивающее, но уже давно перестал его принимать. Хотя и сохранил таблетки. Так, на всякий случай.
Он открыл ящик и снова взял оружие. Пистолет был тяжелым. И на кой черт он отцу понадобился? Зачем вообще ему были нужны все эти вещи? Точилки для карандашей разных форм и размеров, старинные игрушки, старое радио. Бред какой-то.
Неожиданно Трентон напрягся от тишины, воцарившейся в доме. Мать уехала, наверное, для того, чтобы купить еще выпивки. Минна на кухне готовила обед для Эми.
Он может это сделать. Прямо здесь, прямо сейчас. Трентон может слегка прикусить холодный металл, ощутить его вкус на языке, вышибить себе мозги и вернуться в то блаженное состояние покоя, где он больше не был ни ничтожеством, ни героем – потому что был никем.
Но он не мог заставить себя сделать это. Трентон думал про этого идиота, Деррика Ричардса, про его розово-оранжевые штаны, удобные, как и вся его одежда, полуоткрытую грудь, уже покрытую первой растительностью, мясистые бедра. Он снимал одну вещь за другой в картах на раздевания, и его это совершенно не заботило. А Трентон не играл, сидел напряженный и едва дышал, ведь справа от него сидела Энджи Салазар (он никогда и не думал, что она может быть такой привлекательной), уже раздетая до нижнего белья. И каждый раз, когда она тянулась к картам, ее грудь колыхалась, и Трентон видел, как плотно давит ее попа на обивку кресла. Он представлял, как должно быть тепло в этом месте соприкосновения, и был в таком напряжении, что еще чуть-чуть и взорвался бы. Бах!
Когда терпеть уже сил не было, он быстро вскочил и на согнутых ногах побежал в ванную. Трентон рванул дверь и запер ее. По крайней мере, он подумал, что запер. Но его желание поскорее снять штаны и возросшее донельзя напряжение привело к социальному унижению – да, надо было проверить