Это было тогда.
Сейчас же, сжимая в руке пожелтевший лист пергамента, Мухиддин испытывал уверенность всего в двух вещах: пока древняя рукопись представляла собой ценность только из-за возможного потенциала, а еще она, как и все, чего касался искатель неизведанного, искрошится и улетит пылью до того, как ему удастся расшифровать надписи.
– Аллах акбар…
Еще один день и еще одна ночь. Провозвестник лучшего будущего будил угрюмое население древнего острова.
– Аллах акбар… – Затем последовал речитатив: – Al-salaatu khayrun min al-nawm.
Тонко завывавший ветер с моря вторил молитве и осыпал песком все живое. Кудахтали куры. Эта утренняя мелодия ворвалась во сны Мухиддина о возвращении на Пате и привела к вопросу, который всплывал снова и снова, к вопросу, который он должен был задать, но никак не мог этого сделать: почему он с таким наслаждением отвечал на призывы к жизни, если отказался от веры?
– Аллах акбар…
С балкона на верхнем этаже своего дома Мухиддин наблюдал за флотилией нгарава. Каждое утро рыбаки сгибались и выпрямлялись, сгибались и выпрямлялись, погружая длинные весла из мангрового дерева в океан, направляясь в самое сердце зари, которая проливалась на воду, подобно расплавленному серебру. Мужчина поправил на голове вышитую баргашию и лениво задумался, следует ли открыть расположенный на нижнем этаже магазинчик Vitabu na Kadhalika – «Книги и другие товары». Лучи утреннего солнца нежно касались рук Мухиддина на вытертых перилах. Он вслушивался в раскатистое эхо утренней молитвы муэдзина. Соленый ветер с океана доносил запах водорослей, пряностей и неизвестных трав.
– Аллах акбар…
Призыв к молитве на острове рождался усилиями мужчины, вернее, двоих мужчин: Омара Абдулрауфа и Абази Рашида. Будучи соперниками, каждый из них восхвалял собственные выдающиеся вокальные данные, не желая признавать талантов другого. Пате пока сопротивлялся укороченной и вылинявшей версии азана, придуманной в суровых краях Саудовской Аравии и повсеместно заменившей тот богатый и благозвучный напев, на который способен голос.
– Ash-hadu an-la ilaha illa llah…
Мухиддин спустился по широким ступеням, пока в ушах звенели отрывистые призывы Омара Абдулрауфа:
– As-salatu Khayrun Minan-nawm…
Обдумывая, не стоит ли предложить состав из меда, гвоздики и имбиря муэдзину, чей тоскливый фальцет напоминал песни китов во время брачных игр, Мухиддин торопливо пересек внутренний дворик, приставил ладонь козырьком ко лбу, чтобы заслониться от яркого солнца, и принялся ждать.
Три минуты.
Вот оно.
За смотрящим на север домом послышались шаги, а спустя несколько минут детский голосок начал нараспев произносить:
– Kereng’ende… mavuvu na kereng’ende…
Kereng’ende? Сезон стрекоз? Мухиддин задумчиво пригладил